Взяв в союзники Р.У. Сэйса, К. Дэрила Форда, Андре Леруа-Гураня и других современных ученых, Л.Мамфорд сделал интересный вывод о том, что для компенсации своего чрезвычайно примитивного рабочего механизма древний человек обладал значительно более важным и ценным качеством, которое расширяло весь его технический горизонт, таковым было его тело, которое не создано для какого-либо одного рода деятельности.
Данный вывод Л. Мамфорда важен как культурологическая интуиция: орудийная техника и наша производственная машинная техника являются лишь специализированными фрагментами биотехники. Под биотехникой подразумевается все необходимое человеку для жизни. На основе такой интерпретации вполне можно оставить открытым вопрос, имеют ли стандартизированные образцы и повторяющийся порядок, который стал играть такую эффективную роль в развитии орудий, начиная с древних времен, как указал Роберт Брэйдвуд, своим единственным истоком производство орудий. Разве не происходят они в такой же мере, а, может быть, даже в большей, из форм ритуала, песни, танца - форм, которые существуют в развитом состоянии среди примитивных народов, часто даже в более совершенной и законченной форме, чем их орудия?
90
В книге Л. Мамфорда "Техника и цивилизация" раскрывается тот факт, что техника обязана игре и игре с игрушками, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию. Ученый утверждает, что этот факт должен быть достаточно осознан, хотя нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга зашел так далеко, что рассматривает саму игру как формирующий элемент всей культуры. Мамфорд, хотя не отрицает роль игры, но и не абсолютизирует ее. А главное, он считает, что, как мы уже отмечали, человек является прежде всего использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент всей его деятельности - его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из самого себя, он мало что мог сделать в окружающем его мире.
Мамфорд формулирует интересный вопрос: когда мы сравниваем резьбу и живопись ориньякского или мадленского периодов с их техническими достижениями, то кто скажет, искусство или техника демонстрирует в них более высокое развитие? Даже выполненные в совершенстве резцы солютрейской культуры в форме листа благородного лавра были, считает ученый, даром эстетически восприимчивых ремесленников. Некоторые наиболее смелые технические эксперименты древнего человека не имели никакого отношения к овладению внешней средой: они были связаны с анатомическим изменением или внешней отделкой человеческого тела в целях индивидуальной или групповой идентификации, большей выразительности и т.д.
Это говорит о том, что при своем возникновении техника была связана со всей природой человека. Примитивная техника была жизнеориентирована, а не узко трудоориентирована, и еще менее ориентирована на производство или на власть. Но там, где история в форме письменных памятников становится видимой, этой жизнеориентированной экономике, истинной политехнике был брошен вызов, и она, по мнению Мамфорда, была частично вытеснена серией радикальных технических и социальных нововведений.
Но вот около пяти тысяч лет назад появилась монотехника, целиком посвященная увеличению власти и богатства путем систематической организации повседневной деятельности по строго механическому образцу. Возникла и новая концепция природы человека. Помимо процессов роста и размножения, учитывались также физические энергии, космическая и человеческая.
91
Это изменение, по Мамфорду, привело к созданию первых сложных высокомощных машин, что совпало с новой системой правления, принятой всеми последующими цивилизованными обществами, в том числе, хотя и с неохотой, архаическими культурами. Это была фундаментальная отправная точка, от которой в течение нескольких последних веков шли по нарастающей процессы механизации и автоматизации всего производства.
Согласно Мамфорду, до того, как соглашаться на окончательный перевод всех органических процессов, биологических функций и человеческих способностей в извне контролируемую механическую систему, все более автоматизирующуюся и саморазвивающуюся, было бы неплохо вновь проанализировать идеологические основания этой системы, с ее сверхконцентрацией на централизованной власти и внешнем контроле. Не должны ли мы действительно спросить себя, совместима ли она с дальнейшим развитием специфических человеческих потенциальных возможностей?
* * *
В самом деле, каковы стоящие перед нами альтернативы? Если бы человек действительно был существом, в развитии которого наибольшую формирующую роль сыграло производство и манипулирование орудиями, то на каких достаточных основаниях мы предлагаем лишить человечество большого разнообразия автономных действий, исторически связанных с сельским хозяйством и производством, оставляя сохранившейся массе рабочих лишь тривиальные задачи наблюдения за кнопками и циферблатами и реагирования по каналам однонаправленной связи и дистанционного управления?
Если человек действительно обязан своим интеллектом главным образом способностям изготовления и использования орудий, то на основе какой логики мы лишаем его органов, так что он оказывается- лишенным функций, безработным существом, вынужденным принимать лишь то, что предлагает ему мегама-шина, - автоматом в рамках большой системы автоматизации? Что же в самом деле останется от человеческой жизни, если одна автономная ее функция за другой захватываются машиной или хирургически уничтожаются, а возможно, генетически изменяются, чтобы соответствовать мегамашине? Исследовать эти
92
альтернативы предстоит культурологии, опираясь на всю сумму накопленных человечеством знаний.
93
