Согласно концепциям эволюционизма и анимистической школы в этнологии, а затем социологического рационализма Э. Дюркгейма, есть элементы примитивной ментальности, относящиеся к архаическому типу общества. В этих первых исследованиях, в которых еще нет точного определения понятия "примитивная ментальность", первобытные народы явно или скрыто противопоставляются развитым народам, иерархически распределяются формы мысли.
Решающий вклад в разработку понятия "примитивная ментальность" внес Л. Леви-Брюль (1857-1939). Он сделал поразительное открытие: оказывается, первобытный человек мыслил совсем не так, как современный. Дело вовсе не в том, что мышление было неразвитым. Оно было принципиально другим. Леви-Брюль назвал его "дологическим" и считал магически связанным с предметами внешнего мира. Ученый отметил трудности, которые возникают при попытке постичь коллективную жизнь бесписьменных народов, исходя из наших современных представлений.
Леви-Брюль, сопоставив первобытную и современную ментальность, поднял вопрос о том, существует ли, вообще говоря, универсальная логика. Это навлекло на него многочисленные упреки. В результате произошла определенная корректировка изначальной позиции. Французский исследователь изучал разнообразные нравы примитивных народов и в итоге засомневался в том, существует ли единство человеческой природы. Он обратил внимание на колоссальное непонимание между людьми, которые были сформированы разными культурами.
Ученый выдвинул теоретическую догадку о том, что умственные функции зависят от форм общественной жизни.
242
Исследователь видел, что можно обстоятельно проанализировать психологию людей, даже если максимально отдалиться от исследования современных форм мысли. Он начал изучать мышление тех народов, которых тогда называли дикими, примитивными. В первобытной ментальности прежде всего бросалась в глаза огромная роль эффективности, которая затмевала собой рациональный аспект поведения. Именно в этом Леви-Брюль увидел разницу между примитивной ментальностью и логическим мышлением.
Для того чтобы отличить первобытную ментальность от ментальности современного человека, Леви-Брюль характеризует ее как мистическую, основанную на вере в сверхъестественные силы. Мышление первобытных людей он назвал дологическим. При этом речь у Леви-Брюля шла вовсе не о том, что оно предшествует или противоречит логике, а о том, что оно подчиняется не исключительно законам нашей логики, особенно принципу тождества. Первобытная мысль, сформированная коллективными представлениями, которые не являются чисто интеллектуальными, как бы не замечала противоречий в самом ходе рассуждения.
Иначе говоря, дологическая ментальность подчинялась принципу, который не входит в логику нашей рациональной науки, а именно принципу сопричастности (патриципации). Это означало, что одно и то же существо может быть собою и чем-то иным. Э. Канетти утверждал, что знаки, по которым бушмен узнает приближение животного или человека, - это знаки на его собственном теле. Такие предчувствия представляют собой зачатки превращений. Исследователь предупреждал: ради того, чтобы знаки сохранили свою ценность для исследования превращений, не нужно вносить ничего постороннего в мир бушменов.
Получается, тело одного и того же бушмена становится телом его отца, его жены, страуса и антилопы. Способность его быть в разное время то одним, то другим и потом снова самим собой имеет для него огромное значение. Последовательность превращений определяется внешними причинами. Это чистые превращения: каждое существо, ощущаемое бушменом, остается тем, что оно есть. Превращения отделены друг от друга, иначе они не имели бы смысла: отец с его раной - не жена с ее ремнями; страус - не антилопа. Собственная самотождественность, от которой бушмен может отказаться, сохраняется в этих превращениях. Он может быть тем или другим, но то и другое
243
отделено друг от друга, и потому между ними он всегда остается самим собой.
Как разъясняет Леви-Брюль, первобытный человек чувствует себя не только человеком, но и животным, поскольку он причастен к роду своего тотема. Он может одновременно находиться там, где он спит, и там, где разворачивается действие его сновидения. Из этих характеристик ментальности первобытного человека вытекает, что он мало способен к абстракции и обобщению. Он более восприимчив к качественным, чем к количественным отношениям. Его восприятие природы и всех существ сглаживает различия между природой и ее творениями.
Первобытный человек верил в действенность тайных сил, что приводило его к мистическому мировосприятию. Человек с таким мировосприятием способен к технической деятельности лишь постольку, поскольку этот вид активности основывается на законах физики, но не требует их ясного осознания. В известной мере человек, говоря метафорически, может вести паровоз, не зная его устройства. Он не воспринимает себя в качестве отдельного субъекта, а скорее, склонен рассматривать все существа как носителей смутных безличных сил. Точно так же индивид не мыслит себя вне своей группы. Он причастен к тому, что его окружает, и не выделяет себя из своей среды.
Леви-Брюль, проведя сущностные демаркации между первобытной и цивилизованной ментальностью, отметил, что между ними возможны оттенки и переходы. Например, у австралийцев сопричастность (патриципация) переживается непосредственно во всеобщей однородности, в то время как у американских индейцев, менее примитивных, священное отделено от профанного, и сопричастность только представляется, изображается. Если излагать теорию таким образом, то в ней есть эволюционный аспект. Впрочем, Леви-Брюль уточнил, что человеческий дух не может полностью обойтись ни без логики, ни без сопричастности. В такой трактовке получается, что первобытная ментальность является одной из постоянных структур человеческой природы.
Введя это выражение для того, чтобы показать, что речь идет об элементе, столь же важном для мысли, как интеллектуальные категории Аристотеля, Леви-Брюль обозначил им особый тип опыта, в котором примитивный человек ощущает контакт со сверхъестественным. Вмешательство сверхъестественных сил
244
открывается посредством неожиданного. Эти силы могут быть благими или злыми, приносить удачу или неудачу. Но это не означает, что первобытный человек озабочен исключительно такого рода феноменами. Магия, сны, видения, игра, присутствие мертвых дают первобытному человеку мистический опыт, в котором он черпает сведения о реальном мире.
Более детальное изучение верований австралийцев и папуасов убедило Леви-Брюля в том, что мифология примитивных народов не организована, но исходит из типа довольно однородного опыта, который объясняется аффективной категорией сверхъестественного. Мифический мир текуч. Категории в нем не выделены, мифы имеют трансцендентную и животворящую силу. Они укрепляют чувство сопричастности. Что касается символов, то они преображают откровение в конкретный опыт, позволяя охватить невидимое. Впрочем, символизм характерен для менее примитивного этапа, нежели прямое ощущение единства реального и сверхъестественного.
В результате этого анализа характеристиками примитивной реальности становятся уже не ее безразличие к логике и отсутствие абстрагирования, а, скорее, тип опыта, который разрабатывается затем в мифах и символах, чтобы сформировать ту пережитую целостность, которая остается беспорядочным мышлением, невзирая на единство тональности.
В "Записных книжках" (1949), опубликованных через десять лет после смерти Леви-Брюля, он вновь противопоставил два вида ментальности, но теперь это противопоставление было смягчено еще больше. Изучение архаических народов позволяет нам лишь осознать важность определенного аспекта человеческого мышления. Этот аспект в скрытом виде присутствует и при интеллектуальных операциях. "Логическая структура человеческого духа повсюду одинакова" - этот вывод Леви-Брюля способен был разрушить гипотезы его первых книг, если бы в его творчестве не сохранилось, по крайней мере, новое освещение роли сопричастности и аффективности в нашем постижении мира. Все же современную ментальность Леви-Брюль характеризовал как логическую, организованную и рациональную.
Первобытную ментальность изучал не только Леви-Брюль, но и неокантианец Э. Кассирер. По его мнению, примитивная ментальность отличается от нашей не какой-то особой логикой, а прежде всего своим восприятием природы. Это восприятие не
245
является ни теоретическим, ни прагматическим, оно симпатическое, т.е. позволяющее слиться с натурой. Примитивный человек способен делать эмпирические различия между вещами, но гораздо сильнее у него развито чувство единства с природой, от которой он не отделяет себя.
Человек первобытного общества еще не приписывает себе особого, уникального положения в природе. В тотемизме он не просто рассматривает себя потомком какого-либо вида животного. Эта связь проходит через все его физическое и социальное существование. Во многих случаях данная связь выступает в форме отождествления: члены некоторых тотемических кланов в прямом смысле слова объявляют себя птицами или какими-либо другими животными. Следовательно, глубокое чувство единства живого сильнее эмпирических различий, которых первобытные люди не могут не замечать, но с религиозной точки зрения эти различия оказываются для них второстепенными.
Поколения людей также образуют единую непрерывную цепь, которая поддерживается через перевоплощение предков. И это чувство непоколебимого единства жизни настолько сильно, что оно приводит даже к отрицанию смерти. В примитивных обществах она никогда не рассматривается как естественное явление. Мысль о том, что человек смертен, по своей природе глубоко чужда первобытной религиозной жизни. Это позволяет провести четкое различие между мифологической верой в бессмертие и позднейшими философскими попытками доказать бессмертие, например в "Федоне" Платона.
Как подчеркивает Э. Кассирер, если что и нуждается в объяснении для первобытного человека, то это не факт бессмертия, а факт смерти. По его словам, первобытная религия есть, быть может, самое сильное и энергичное утверждение жизни, какое мы находим в человеческой культуре.
246
