---

Глава пятая

---

1930-1990-е гг.: эра
демократического элитизма

Общественно-исторические тенденции

Важнейшей разделительной вехой в истории США XX в., как и в американской истории в целом, стал 1933 г. Краткое различие между двумя эпохами американской истории, разделенными этой датой, можно охарактеризовать следующим образом. Если до 1933 г. американское общество в целом развивалось по классическим канонам капитализма, то после 1933 г. происходит процесс радикальной трансформации и этих канонов, и самого капитализма. Определявшее трансформацию активное вмешательство государства и общества в процессы частнокапиталистического производства и распределения зародилось еще раньше, но только после 1933 г. приобрело системообразующий характер, стало не надстройкой над капитализмом, а вошло в его базис¹.

Президент США Ф.Д. Рузвельт, с именем и делами которого в первую очередь связана трансформация американского капитализма, на "старте" своей радикально преобразовательной деятельности произнес крылатую, ставшую знаменитой фразу: "История человечества развивается по мистическим циклам. Одним поколениям многое дается, с других многое спрашивается, нынешнее поколение американцев встречается с судьбой". По прошествии десятилетий этой фразе может быть придан более широкий и глубокий смысл, нежели тот, который вкладывал в нее 32-й президент США. 1930-е гг. оказались судьбоносными не только для США, но и для всей западной цивилизации, капиталистической системы, да и мирового сообщества в целом. В значительной мере исход этой всемирной "встречи с судьбой" зависел от того, какой исторический выбор осуществят и как распорядятся им разные общества, в том числе американское.

Схематично говоря, общечеловеческая "встреча с судьбой" в 1930-х гг. включала три главных и альтернативных ответа на глобальную кризисную ситуацию, вызванную многими факторами, но в первую очередь беспрецедентным мировым экономическим кризисом 1929-1933 гг.

Первый ответ предложила Германия. В ходе и вследствие экономического кризиса рубежа 2.0-30-х гг. германская нация сочла исчерпанными

218

либерально-демократические способы решения своих проблем, влияние которых и до того постоянно сужалось. Гитлеровский режим, утвердившийся в стране после 1933 г. и воплотивший праворадикальный вариант врачевания социально-экономических и политических болезней капиталистического общества, оказался приемлем для многих немецких граждан, на определенное время сплотил нацию и даже получил одобрение в некоторых других странах. Но в итоге он потерпел сокрушительное фиаско, обернувшись трагедией для всей нации.

Вторая модель решения острокризисных социально-экономических проблем была продемонстрирована в 1930-х гг. леворадикальным политическим режимом в СССР. Правда, сталинская индустриализация и коллективизация возникли не вследствие мирового экономического кризиса, а были обусловлены логикой собственного национального экономического и политического развития. Но мировое сообщество рассматривало их в контексте глобального экономического кризиса, а посему успешные показатели сталинской модернизации (в первую очередь ликвидация безработицы и быстрый промышленный рост) в глазах многих свидетельствовали о возможности универсального ее применения. Советская государственно-социалистическая модель сохраняла жизнеспособность и влияние на протяжении ряда десятилетий, но в итоге, что наиболее полно выяснилось в последней четверти XX в., ее возможности обеспечения социально-экономической стабильности, а тем более поступательного развития были исчерпаны.

Третий подход к решению национальных социально-экономических проблем был продемонстрирован в 1930-х гг. в США. Его можно определить как либерально-демократическую модель государственного регулирования капиталистического производства и распределения. Эта модель, сформированная Ф.Д. Рузвельтом и его сторонниками, изменялась и усовершенствовалась в течение последующих десятилетий XX в., но ее основополагающие подходы подтвердили свою жизнеспособность. На протяжении всего своего исторического развития после 1930-х гг. США смогли избежать не только экономического катаклизма, сравнимого с экономическим кризисом 1929-1933 гг., но даже сколько-нибудь резкого, а тем более длительного, продолжительностью хотя бы более одного года, спада производства. В американском обществе сохранялись противоречия и конфликты иного рода, например межрасовые разногласия, но на фоне стабильных экономических успехов США и прочного удержания ими мирового экономического и технологического лидерства эти противоречия и конфликты в глазах большинства мирового сообщества, а тем более самих американцев не отрицали факта экономического первенства Соединенных Штатов. А многие из тех, кто указывал на серьезные, глубоко укоренившиеся недостатки и пороки американской цивилизации склонны

219

были все же считать ее "меньшим злом" в сравнении с большинством других современных, как и оставшихся в прошлом, цивилизаций.

Социально-экономические проблемы, с которыми столкнулся Ф.Д. Рузвельт, избранный президентом в 1932 г. и остававшийся на этом посту вплоть до своей смерти в 1945 г., приравнивались многими современниками к катастрофе. Катастрофические социально-политические реалии статистически выражались в следующих цифрах: в 1930 г. спад производства составил 12,3%, в 1931 г. - 16,2%, в 1932 г. - 24,4%, в 1933 г. -4,2%². Официально зарегистрированный уровень безработицы достиг в 1933 г. 25%. Банки рухнули в 47 из 48 штатах. Американские реалии 1929-1933 гг. сделали актуальным знаменитое пророчество К. Маркса о естественном коллапсе "перезрелого" капитализма.

Рузвельт раскрывал причины экономического краха с помощью понятий и фраз, удивительно схожих с марксистскими (но имени Маркса он не упоминал, как и не принимал марксова приговора капитализму, полагая, что последний может быть спасен при помощи радикальных реформ). Главную причину американского краха он усматривал в противоречии между общественным характером производства и частным способом присвоения. Лидер Демократической партии указывал, что быстрый рост производительности труда и товарной продукции, наблюдавшийся в Америке 20-х гг., не подкреплялся радикальным налогообложением корпораций и перераспределением стремительно возраставших прибылей в пользу большинства общества. Производительные мощности нации беспрерывно увеличивались, а ее потребительские возможности в силу эгоизма и всевластия монополий оставались по сути неизменными. В таких условиях перепроизводство и безработица, экономический крах стали неизбежными. Далее следовал главный реформаторский лозунг Рузвельта: основные усилия правительства должны быть направлены на радикальное преобразование сферы распределения, утверждение распределительной справедливости³.

Радикальная реформа системы распределения, направленная на расширение покупательной способности основной массы населения, нижнего и среднего классов, образно обозначалась самим Рузвельтом как "заправка насоса". В научной литературе эта модель и совокупность включаемых в нее мероприятий стали обозначаться как экономика спроса, а с ее теоретическим обоснованием выступило направление, названное кейнси-анским, а впоследствии левокейнсианским. Созданию "экономики спроса" способствовал закон о справедливых условиях труда 1938 г., который устанавливал нижний предел заработной платы для рабочих тех отраслей, которые попадати под федеральную юрисдикцию. Покупательную способность нижнего и среднего класса расширяли законы 1935 г. о социальном страховании по старости и безработице. Достижению этой цели

220

способствовал закон Вагнера 1935 г., закреплявшим права рабочих на заключение коллективного договора, забастовку, введение принципа "закрытого цеха" (то есть приема на работу только членов профсоюза) и существенно расширявший тем самым возможности трудящихся повышать заработную плату и перераспределять в свою пользу доходы предприятий. "Экономику спроса" стимулировала созданная правительством система общественных работ для остро нуждающихся и безработных американцев, которая обеспечила занятость более 10 млн. человек и на которую из федерального бюджета было затрачено в 1932-1941 гг. 16 млрд. долл.⁴

Одним из главных источников расширения покупательной способности нижних социальных слоев и одновременно механизмом перераспределения национального дохода между различными классами с 1930-х гг. становится государственный бюджет. Основная тяжесть его формирования возлагалась на верхний класс. Государственные налоги на крупные состояния в период рузвельтовского Нового курса были увеличены более чем в 3 раза, а "налог на сверхдоходы достиг рекордной отметки 75%⁵.

Но и эти суперналоги не покрывали потребностей правительства по расширению покупательной способности американцев, которая превращалась в основное средство борьбы с кризисом перепроизводства. В этой ситуации Рузвельт не побоялся пожертвовать одним из основополагающих постулатов классического капитализма, либерализма и Демократической партии - принципом сбалансированного бюджета. Еще в 1932 г. в ходе избирательной кампании кандидат в президенты Рузвельт твердо защищал сбалансированный бюджет, но уже в 1933 г. он попрал священный принцип. Расширяющийся бюджетный дефицит был вынужденной уступкой требованиям жизни: сбалансировать бюджет в 1933, 1934 и 1935 гг., признает позднее Рузвельт, означало совершить преступление против народа. Постепенно практика дефицитного финансирования социальных и иных расходов правительства была возведена им в политико-теоретический постулат. Во второй половине 1930-х гг. он уже говорил о наличии среди либералов двух школ в вопросе бюджетной политики: одна твердо исповедовала теорию сбалансированного бюджета, другая признавала узаконение дефицита, определяемого задачами снятия экономического кризиса и обеспечения социально-экономических запросов бедствующего народа. Рузвельт вставал на сторону второй школы⁶.

В президентском послании 1937 г. Рузвельт вновь обещал вернуться к сбалансированному бюджету, но вскоре опять стал опираться на идею "заправки насоса", превратившуюся поистине в лейтмотив его новолиберального курса. Ее практическое воплощение характеризуется впечатляющими цифрами: с 1932 по 1940 г. ежегодные федеральные государственные расходы выросли с 4266 млн. до 10061 млн. долл. За тот же период промышленное производство увеличилось на 60%⁷. Конечно, было бы

221

преувеличением объяснять экономическое оздоровление только "заправкой насоса", но и отрицать ее огромную позитивную роль невозможно.

Не менее впечатляющим оказалось вмешательство правительства Рузвельта в производственную сферу и финансово-кредитные отношения. Шестнадцатого июня 1933 г. был одобрен закон о восстановлении промышленности, по которому предприятия под эгидой и контролем со стороны государства принимали кодексы "честной конкуренции" - своеобразные нормативы, определявшие объемы сырья и производимой продукции, цены на товары и размер заработной платы, которые бы предотвращали дальнейшие остановки производства и позволяли рабочим поддерживать сносное существование. В стране на два года приостанавливалось антимонополистическое законодательство 1890 г., предписывалось картелирование по отдельным отраслям промышленности с целью гашения рыночной стихии. Всего кодексами "честной конкуренции" оказалось охвачено 99% национальной промышленности.

Двенадцатого мая 1933 г. был принят закон по регулированию аграрного сектора, направленный на ограничение товарных излишков путем сокращения посевных площадей и поголовья скота за государственную компенсацию. В денежно-финансовой сфере расширялись полномочия Федеральной резервной системы, созданной еще в 1913 г., вводилось страхование частных вкладов размером до 5000 долл., создавалась комиссия по торговле акциями, взявшая под контроль фондовые биржи, осуществлялось рефинансирование долгов, отвечавшее интересам как должников, так и кредиторов, провозглашались отказ от золотого стандарта и девальвация доллара.

Глубина и объем государственного регулирования производства, финансов и распределения означали радикальную перестройку капиталистической системы США и были приравнены многими к третьей Американской революции. Рузвельтовская модель и ее составные части сохранились, но не в равной степени, на протяжении всей последующей американской истории.

Наименьшее развитие получило прямое государственное вмешательство в производственный процесс, как и регулирование цен и заработной платы. В годы Второй мировой войны правительство США подвергло жесткой регламентации цены и заработную плату в сталелитейной промышленности. После Второй мировой войны ярким образцом прямой государственной регламентации экономических отношений стал закон Тафта - Хартли 1947 г., четко и жестко расписавший возможности профсоюзов по объявлению и проведению забастовок. В начале 1960-х гг. правительство Д. Кеннеди пресекло попытки повышения иен в сталелитейной отрасли и установило потолок "неинфляционного повышения заработной платы" в 3,2% в год. Самая же известная и широкомасштабная

222

попытка государственного регулирования цен и заработной платы была предпринята правительством Р. Никсона в 1971-1974 гг. Целью прямого государственного контроля над ценами и заработной платой было ограничение инфляции на уровне не более 2,5% в год⁸. Однако никсоновская "новая экономическая политика" с треском провалилась: в 1973 г. инфляция повысилась до 8,2%, а в 1974 г. почти до 12%, достигнув самого высокого уровня со времени окончания Второй мировой войны⁹. После этого правительство США к попыткам прямого регулирования цен и заработной платы не обращалось.

Гораздо более активно, объемно и успешно проводилась государственная политика по "заправке насоса", то есть расширению покупательной способности по преимуществу нижних слоев населения. Главным ее рычагом стала активная социальная политика государства, которая одновременно "убивала двух зайцев" - увеличивались социальные права американцев и расширялись их потребительские возможности на рынке товаров и услуг. После введения Ф.Д. Рузвельтом в 1938 г. минимального уровня почасовой заработной платы в 25 центов он в последующем повышался почти 20 раз, а законом 1991 г. был определен в 4,25 долл.

Социальные расходы особенно резко выросли в 1960-х гг.: тогда в рамках объявленной президентом Л. Джонсоном программы "Войны с бедностью" была определена официальная черта бедности, и десяткам миллионов американцев, оказавшимся ниже нее, стали выплачиваться государственные пособия и выдаваться продовольственные талоны. С 1965 г. были запущены государственные программы финансирования медицинских услуг престарелым (старше 65 лет) и малоимущим американцам. В целом же ежегодные федеральные расходы на "человеческие ресурсы", как они определяются в государственном бюджете, или на "социальное благосостояние", как они обозначаются некоторыми исследователями, увеличились за 60 с лишним лет со времен Нового курса с 4 млрд. до почти 1 трлн. долл. и составляли в конце XX в. 60% государственных расходов¹⁰. Эти расходы являются важнейшим средством "заправки насоса" и борьбы с опасностью перепроизводства в самой мощной национальной экономике современного мира.

После реформ Рузвельта постоянно расширялось государственное регулирование финансовой сферы. Принципиальное значение для ее развития имела деятельность в 1950-х гг. республиканского правительства Д. Эйзенхауэра, сменившего демократов после их двадцатилетнего пребывания у власти. Поначалу Эйзенхауэр отменил многие меры государственного экономического контроля и даже ликвидировал Реконструктивную финансовую корпорацию. Но уже кризис 1953-1954 гг. вернул все на прежние "рузвельтовские" места. Как отмечали известные отечественные американисты Н.В. Сивачев и Е.Ф. Язьков, "еще более активно были

223

пущены в ход все три основных элемента банковской (денежной) политики: понижение обязательного уровня резервов в банках Федеральной резервной системы с целью поощрения выхода денежных средств на рынок, сокращение учетной ставки для облегчения доступа к кредиту, наконец, открытые рыночные операции с выбрасыванием правительством на рынок своих валютных запасов во имя активизации деловой жизни"¹¹. Кроме того, Эйзенхауэр применил в качестве антикризисной меры сокращение налогов на корпорации и личные доходы. Все эти меры и в последующем занимали прочное место в арсенале государственных мер по предотвращению кризиса и стимулированию экономического роста.

Деятельность Эйзенхауэра важна и тем, что она заложила основу консенсуса и преемственности в восприятии и использовании республиканской и демократической администрациями основополагающих современных мер государственного социально-экономического регулирования. Вместе с тем она выявила и определенные различия между ними в выборе стратегии и тех или иных методов подобного регулирования. Правительства от Демократической партии в целом сохраняли приверженность экономике спроса, что означало особое внимание к мерам, направленным на расширение покупательной способности основной массы американцев (она и призвана была предотвращать кризисы перепроизводства). Правительства же от Республиканской партии отдали приоритет мерам, направленным на развитие экономики предложения, означающей стимулирование конкурентоспособных и производственных возможностей американского капитализма.

Концепцию республиканцев одним из первых обосновал А. Ларсон, министр труда в правительстве Эйзенхауэра. В рузвельтовском Новом курсе его не устраивали социал-демократический крен, акценты на перераспределение национального дохода. Консервативно-реформистский же приоритет заключался в стремлении к увеличению размеров "национального пирога", что должно было, согласно Ларсону, автоматически привести к расширению в нем и доли каждого социального слоя. Важнейшую меру подобного регулирования Ларсон видел в резком ослаблении налогового обложения корпораций в периоды экономических спадов. В связи с этим он подверг острой критике команду Рузвельта за "закручивание" налогового пресса в кризисные 30-е гг.¹²

Концепция "экономики предложения" получила законченный вид в 1970-1980-х гг. в связи с выходом на политическую сцену неоконсерватизма. Один из его наиболее видных представителей И. Кристол указывал, что целью государственного экономического регулирования является "расширение рыночных возможностей как механизма разрешения социальных проблем". Иначе говоря, свободный рынок и свободная конкуренция объявлялись единственным надежным средством обеспечения

224

экономического роста, воспроизводства и распределения рабочей силы и т.д., а государственному регулированию вменялось в обязанность обеспечение благоприятных возможностей этой конкуренции, в первую очередь, пользуясь языком Кристола, "создание и расширение рынков"¹³.

На практике концепцию "экономики предложения" воплощал президентСША Р. Рейган (1981-1989). Существенное снижение его администрацией налогов на бизнес способствовало его оживлению, созданию миллионов новых рабочих мест, смягчению безработицы. Улучшились показатели американской промышленности на мировом рынке. Следуя монетаристской концепции, его правительство существенно сократило "впрыскивание" денег в обращение, что имело непосредственное отношение к резкому снижению инфляции (с 18% накануне прихода Рейгана к власти до 3,5-4% в годы его президентства).

Концепции "экономики спроса" и "экономики предложения" при их кажущейся несовместимости были на деле двумя взаимодополняющими стратегиями государственного воздействия на экономику. Стратегия "экономики предложения" выступала как средство экономического роста, сопровождаемого углублением социального неравенства, а стратегия "экономики спроса" зарекомендовала себя как средство перераспределения национального дохода в целях расширения покупательной способности основной массы населения. Оборотной стороной государственной стратегии "экономики спроса" являлось углубление бюджетного дефицита и снижение возможностей частнокапиталистического накопления, в результате чего ей в определенный момент вновь предпочитают "экономику предложения".

В научной литературе вопрос о роли государственного воздействия на макроэкономические показатели в США неизменно является одним из остродискуссионных. В свете американского исторического опыта после 1930-х гг. действительно дискуссионным для США оказывался вопрос не о том, сыграло ли позитивную или отрицательную роль само государственное социально-экономическое регулирование, а о том, какие формы такого регулирования и в какие периоды оказывают позитивное влияние. Без самого же активного государственного регулирования представить стабильное развитие американской экономики на протяжении вот уже почти 70 лет после запуска рузвельтовского Нового курса невозможно.

Хотя американскому экономическому развитию в этот период, как и прежде, была присуща цикличность, падение производства ни разу (за исключением послевоенных 1945-1947 гг.) не превышало одного года, а в количественном выражении (за исключением опять-таки послевоенного 1946 г.) было мизерным. Приведу все спады производства в США после 1934 г.: 1938 г. - 4,5%, 1945 г. - 1,9%, 1946 г. - 19%, 1947 г. - 2,8%, 1954г.- 1,3%, 1958г.-0,8%, 1970г.-0,3%, 1974г.-0,5%, 1975г.- 1,3%,

225

1980 г. - 0,2%, 1982 г. - 2,5%. При этом спады производства в текущем долларовом исчислении, а не в условно неизменных долларах имели место только три раза¹⁴.

По десятилетиям темпы экономического развития США во второй половине XX в. выглядят так: в 1950-х гг. среднегодовой прирост валового внутреннего продукта равнялся 3,3%; в 1960-х гг. - 4,4%; после 1973 и до конца 1980-х гг. он равнялся 2,7%; в 1990-1997 гг. - 2,2%¹⁵. За 60 лет со времен Нового курса ВВП увеличился в США почти в 9 раз. В 1990-х гг. США впервые за 50 лет по темпам экономического прироста обогнали другие индустриально развитые страны. Многие специалисты связывают это с резким сокращением военных расходов США после окончания холодной войны, перераспределением федерального бюджета, а также с переориентацией военно-промышленного комплекса в пользу гражданского производства. Действительно, в 1996 г., например, военные расходы США по сравнению с 1989 г. (последний год пребывания на посту президента Р. Рейгана, раскрутившего гонку вооружений) сократились в текущих ценах с 303,5 до 265,5 млрд. долл., а в постоянных (1987 г.) и того больше - с 286 до 197 млрд. долл. В 1980-х гг. военные расходы США в валовом внутреннем продукте составляли 6%, а во второй половине 1990-х гг. - менее 4%¹⁶.

В перераспределении высвободившихся многомиллиардных средств американское государство сыграло самую активную роль. Эти средства достались по преимуществу той бюджетной статье, которая обозначается как "человеческие ресурсы". Среди же ее подстатей в наибольшем выигрыше оказалась помощь здравоохранению (рост расходов в 2 раза) и образованию (в 1,5 раза)¹⁷. Подобное распределение расходов соответствует стратегической установке современных США: в электронно-информационную эпоху главным фактором конкурентоспособной экономики является "человеческий фактор".

Поддержание и развитие конкурентоспособности американской экономики, поддержка тех отраслей, которые в первую очередь обеспечивают ведущую позицию и прибыли на мировом рынке, составляли приоритет американского правительства на протяжении всей современной истории. В выработке соответствующей этим задачам стратегии американского государства многие исследователи выделяют особо 1960-е гг., которые, по определению В.Г. Клинова, "вошли в американскую историю как классический период целенаправленных и скоординированных действий государства, частного сектора и творческой мысли ведущих экономистов, пришедших на работу в администрацию Дж. Кеннеди - Л. Джонсона, по стимулированию экономического роста"¹⁸. Именно в 1960-х гг. США добились превосходства над другими развитыми индустриальными странами в стратегических направлениях научно-технической революции, прежде всего в создании и применении электронно-вычислительных

226

машин. В 1959 г. в США действовали 2034 ЭВМ, а в 1969 г. - около 56 тыс. В странах Западной Европы и Японии вместе взятых в 1969 г. функционировали только 24 тыс. ЭВМ. В 1969 г. США затратили на производство ЭВМ в 2,5 раза больше средств (4,2 млрд. долл.), чем Япония, ФРГ, Франция и Англия вместе взятые¹⁹. Тридцать лет спустя превосходство США над сйоими главными конкурентами в важнейшей отрасли электронно-информационной эпохи еще более упрочилось (в 1997 г. США произвели 16 из 20 самых быстрых в мире ЭВМ, а Япония - 4). В 80-90-х гг. на США пришлось 40% всех мировых инвестиций в компьютеризацию, и в конце XX В; компьютеров в этой стране на одного занятого было в шесть раз больше, чем в Западной Европе или Японии.

В 1980-х и особенно в 1990-х гг. США удалось преодолеть некоторые негативные экономические тенденции предшествующих десятилетий, дававших основание многим экономистам и политикам утверждать, что отставание Соединенных Штатов в темпах экономического роста от других развитых стран, прежде всего Японии, в итоге приведет к уступке ими ведущей позиции в мире. В ходе экономической реструктуризации 80-90-х гг. в США было закрыто много неконкурентоспособных производств и дан мощный толчок развитию высокотехнологичных отраслей. О масштабах реструктуризации говорят такие цифры: было ликвидировано 48 млн. старых рабочих мест и создано 73 млн. новых²⁰. В 1994 г. мировой экономический форум в Швейцарии впервые после многолетнего перерыва назвал американскую экономику самой конкурентоспособной в мире, а в последующие годы не только подтвердил свою оценку, но и отметил, что опережающее развитие США по отношению к Японии и Германии усиливается²¹.

Начиная с рузвельтовского Нового курса одной из самых острых американских проблем, бывших прямым следствием резкого возрастания социально-экономической активности государства, являлись бюджетный дефицит и государственный долг. В 1930-1990-х гг. государственный бюджет, за редкими исключениями (исключения составили 1947, 1948, 1949, 1956, 1957, 1960, 1969 гг.), сводился с дефицитом. В сравнении с рузвель-товскими временами дефицит к 1990-м гг. вырос в десятки раз, приблизившись к 300 млрд. долл. Соответственно возрастал и государственный долг, превысивший в середине 1990-х гг. 4,7 трлн. долл. С 1986 г. государственный долг ни разу не опускался ниже 40% валового внутреннего продукта²². Многие специалисты и рядовые американцы видели в нараставшем государственном долге угрозу национальной экономической катастрофы: другие уповали на то, что долг не страшен, пока экономика процветает, а государство стабильно собирает налоги и успешно обслуживает долг. Но в целом в руководстве США возобладало мнение, что уменьшение долга и дефицита должно стать одним из главных приоритетов национальной политики.

227

Возможности борьбы с долгом и дефицитом резко возросли после окончания холодной войны. В годы первого президентства У. Клинтона (1993-1997) бюджетный дефицит был уменьшен в 2,5 раза - с 290 до 117 млрд. долл. В 1997 финансовом году бюджетный дефицит уменьшился до 40 млрд., или 0,4% ВВП. Тогда же был принят пятилетний план ликвидации бюджетного дефицита и приняты соответствующие законы²³. Это, однако, не означало отмены основных направлений социально-экономической активности государства. Изменения касались их соотношения и конкретного наполнения. На это со всей определенностью указывал президент США У. Клинтон, бывший одним из главных инициаторов плана ликвидации бюджетного дефицита²⁴.

***

Позитивные изменения в американской экономике новейшего периода очевидны. Следующим по важности вопросом при оценке трансформированного американского капитализма являются социальные следствия динамичного экономического роста. Как начиная с 1930-х гг. изменилась социально-классовая структура США, как эволюционировали благосостояние и качество жизни каждого класса, какими были тенденции распределения национального богатства?

Среди американских ученых в этом вопросе единства нет, налицо многообразие точек зрения, но все же можно выделить две главные оценки: условно говоря, оптимистическую и пессимистическую. Оптимистическая точка зрения включает следующие основные выводы: в новейший период в США не только сохранились, но и расширились возможности как горизонтальной, так и вертикальной социальной мобильности, а взаимообмен между классами происходил более активно, чем раньше; наиболее динамично развивался средний класс, достигший двух третей общества и доминирующий во всех сферах; резко улучшил свое положение и нижний класс, причем важнейшую роль в изменении качества его жизни сыграло государство, превратившееся в государство всеобщего благоденствия или, если воспользоваться более поздним термином, в социальное государство.

Пессимистическая оценка состоит в том, что качественных изменений в распределении национального богатства и классовой структуре не произошло и что основополагающим остается разделение на верхний финансово-предпринимательский класс и армию работников наемного труда (социальный облик последней менялся, но место в системе собственнических и производственно-распределительных отношений оставалось неизменным).

На мой взгляд, хорошо известная дихотомия "буржуазия - пролетариат" в применении к социальным реалиям новейшей истории США выглядит

228

малоубедительной, причем чем дальше от 1930-х гг. и ближе к современности, тем она предстает все более искусственной. Это не означает, что буржуазия и рабочий класс вообще исчезли. Они сохранились, но их социальные характеристики претерпели столь существенные изменения, что традиционные их оценки выглядят устаревшими. Взять, например, рабочий класс. Его эволюция, особенно с 1950-х гг., под воздействием научно-технической революции заключалась в превращении пролетариата из "си-неворотничкового" в "беловоротничковый" с вытекающими отсюда радикальными изменениями в качестве жизни, социальной психологии, политической культуре и поведении. "Белые воротнички" усваивали образ жизни, потребительскую культуру, мировидение среднего класса, да и сами себя причисляли к среднему классу. В связи с этим трансформировалось и содержание того, что понимают под средним классом. Традиционно в средний класс включали собственников, то есть классических буржуа, а также благополучных представителей свободных профессий. Но в новейший период истории, особенно же во второй половине XX в., в него вошла и огромная часть лиц наемного труда. Главным же критерием для размещения тех или иных индивидуумов в среднем классе является уже не место в системе отношений собственности, а величина получаемого дохода, профессия, качество и образ жизни, социальная психология и мировидение.

С учетом вышесказанного наиболее предпочтительной универсальной схемой социальной дифференциации США в новейшее время, особенно же во второй половине XX в. (для 30-40-х гг. должны быть сделаны важные оговорки и исключения), представляется деление на верхний, средний и нижний классы (деление на капиталистический класс, средние слои и пролетариат также возможно, но оно сужает возможности реалистического социального анализа). Эта схема широко принята и среди ученых США. Но оперировать только ею при анализе социально-экономической дифференциации в США недостаточно, а порой и весьма затруднительно. Например, американская статистика, фиксирующая различие доходов разных слоев, разделяет население не на три названных класса, а на экономические квинты (пять равных, по 20% населения, частей). Совершенно очевидно, что адекватная социально-экономическая характеристика США требует рассмотрения этих квинт и их соотнесения с тремя социальными классами. Представляется, что в новейшее время нижний класс вбирал в себя самую бедную пятую и часть четвертой экономической квинты; средний класс - верхнюю часть четвертой, всю третью и вторую квинты, а также нижнюю половину первой квинты. Верхний класс вмещал самую богатую половину первой квинты. В конце XX в. к верхнему классу относились семьи, чей годовой доход превышал 100 тыс. долл. (10% населения), к среднему - семьи с годовым доходом от 25 до 100 тыс. долл. (60% населения) и к нижнему - те, чьи доходы были ниже 25 тыс. долл. (30% населения).

229

Анализ статистических данных и исследовательской литературы позволяет сделать следующие обобщения относительно экономического положен ия разных классов американского общества. В период с 1930-х гг. до конца XX в. улучшилось, но в неравной степени, материальное положение всех трех социальных классов. Изменение благосостояния трех классов происходило неравномерно: в 1930-1970-х гг. в целом несколько быстрее возрастал удельный вес благосостояния среднего и нижнего классов, а в 1980-1990-х гг. ускоренными темпами обогащался верхний класс. В конце XX в. удельный вес материальных благ, достававшихся каждому из трех классов и каждой из экономических квинт, был примерно таким же, как и в середине XX в. То есть конфигурация американской социально-классовой пирамиды при всем том, что в абсолютных цифрах улучшилось благосостояние каждого класса, не изменилась.

Проиллюстрирую эти положения. Согласно статистическим данным, среднегодовой доход американской семьи вырос с середины XX в. до середины 1990-х гг. (в неизменных долларах) примерно в 2 раза. При этом более 90% прироста пришлось на период с 1950 по 1970 г., а за последующую четверть века прирост составил, по одним оценкам, менее 10, а по другим - даже менее 5%²⁵. С 1935 г. до конца 1950-х гг. реальный (в постоянных долларах) годовой доход самой нижней экономической квинты увеличился в 2 раза, четвертой и третьей - в 2,15, второй - в 1,9, а самой богатой первой - в 1,5 раза²⁶. В 1952-1972 гг. удельный вес нижней экономической квинты в совокупном национальном доходе увеличился с 8,1 до 11,7%, а верхней квинты снизился с 36,7 до 32,8%²⁷. Реальная заработная плата американских рабочих с 1945 по 1970 г. выросла наполовину, при этом рабочая неделя сократилась на одну десятую²⁸.

Разрыв в материальном положении между тремя социальными классами, как и между пятью экономическими квинтами, сужавшийся в 1930-1970-х гг., стал вновь возрастать, причем резко, в 1980-х гг. В 1990-х гг. эта тенденция сохранилась. Ее оформление связано непосредственно с социально-экономическими мерами республиканской администрации Р. Рейгана, которая, следуя принципам "экономики предложения", резко сократила налогообложение предпринимательского класса и одновременно урезала программы помощи нижнему классу. Уже в период первого срока президентства Рейгана (1981 - 1985) доходы нижней экономической квинты упали на 8%, а верхней подскочили на 9%²⁹. К концу президентства Рейгана средняя почасовая заработная плата рабочих сократилась по сравнению с 1973 г. на 14%³⁰. Обозначенная тенденция несколько ослабла, но не исчезла в период президентства демократа У. Клинтона в 1990-х гг. Соотношение доли пяти экономических квинт в национальном доходе с 1980-го до середины 1990-х гг. иллюстрируют следующие цифры: доля нижней квинты в 1980-м и середине 1990-х гг. составляла соответственно

230

5,1 и 4,2%; четвертой квинты - 11,6 и 10,0%; третьей - 17,5 и 15,7%: второй - 24,3 и 23,3%; и верхней первой - 41,6 и 47%. Наконец, доля самых богатых пяти процентов американцев увеличилась с 15,6 до 20,1%³¹.

Приведу, наконец, цифры, характеризующие доли экономических квинт на протяжении второй половины XX в., вместившей периоды как сокращения, так и увеличения разрыва в их положении. Доля нижней квинты в 1947 г. составляла 4, а в середине 1990-х гг. - 4,2%; четвертой в обоих случаях - 10%; третьей - 16 и 15,7%; второй - 22 и 23,3%. Верхняя квинта как в 1947 г., так и спустя полвека получала свыше 47%. Отмечу, наконец, что совокупный доход верхних 10% американцев на протяжении этих 50 лет вбирал в среднем 30% национального дохода, а нижних 10% - только 1%³². Таким образом, соотношение доходов верхних и нижних 10% общества, которое в глазах многих специалистов является объективным мерилом социального неравенства, в США равно 30 и является одним из самых высоких в мире.

Во второй половине XX в. сохранялись, хотя и видоизменялись, серьезные различия в качестве и образе жизни трех социальных классов. Верхний класс не просто намного богаче среднего и нижнего класса. Он обладает своими особыми социокультурными характеристиками и живет в своем собственном обществе - мире, который почти полностью изолирован от мира среднего и нижнего классов. Верхний класс, численность которого не совпадает в различных расчетах и оценках, но не превышает 10% американцев, включает в себя банкиров, бизнесменов, высокооплачиваемых менеджеров, верхний слой политиков и госбюрократии, преуспевающих юристов, врачей, ученых и артистов. Его представители живут в особняках, расположенных в экологически чистых районах и подчас напоминающих поместья. Они получают образование в элитных частных школах и в университетах "высшей лиги" (она включает около десяти частных университетов, плата за обучение в которых в конце XX в. превысила 30 тыс. долл. в год). Они приобретают и регулярно обновляют дорогостоящие автомобили, пользуются прислугой, проводят свободное время в закрытых клубах, а отпуск - в закрытых фешенебельных курортах и отелях.

Верхний класс сам не однороден. Внизу его, если воспользоваться американской терминологией, находится достаточно многочисленный, включающий до 3 млн. американских семей, слой "искателей", а на вершине - узкие слои "собственников", "баронов" и "магнатов". Верхние слои владеют многомиллионными состояниями и концентрируют в своих руках контроль над национальными богатствами. А самый высший слой - "магнатов", включающий около 1 тыс. человек, занимает большинство верхних мест в мировой экономической элите.

Средний класс, охватывающий до 60% американцев, включает в себя

231

средние и нижние слои менеджеров и госбюрократии, "белые воротнички" из научно-информационных отраслей, квалифицированных рабочих, научную, техническую и гуманитарную интеллигенцию, другие средние слои общества. Они живут в прилегающих к городам районах, имеют в собственности двух- или одноэтажные семейные дома, небольшие земельные участки, по автомобилю средней стоимости на каждого взрослого члена семьи. Их дети учатся в частных университетах "второй" и "третьей" лиги. Средний класс также живет в собственном мире, отгороженном от мира других классов.

Особенностью развития среднего класса во второй половине XX в. являлось то, что он активно пополнялся за счет лиц наемного труда, в том числе рабочего класса. Важной причиной этого было изменение состава рабочего класса, который вследствие перманентной научно-технической революции во все большей степени превращался из "синеворотничкового" в "беловоротничковый". "Синие воротнички" превосходили по численности "белые воротнички" до 1950-х гг. Но уже в 1960 г. количество "белых воротничков" составило 42 млн. против 37, а в 1980 г. - 53 млн. против 31. В последующие два десятилетия это соотношение еще более изменилось в пользу "белых воротничков"³³.

"Белые воротнички" обладают не только более высоким уровнем благосостояния. Их принадлежность к среднему классу определяется и иными социокультурными характеристиками, в первую очередь они обладают более индивидуалистическим сознанием. Это явилось важной причиной снижения численности и влияния в США профсоюзного движения. Расцвет профсоюзного движения пришелся на 1930-1950-е гг., когда оно вбирало в себя от 30 до 35% рабочих. Тогда же профсоюзы добились наибольшего влияния в борьбе за благосостояние и права рабочих, как и наибольшего политического веса. Снижение их роли в последующем было обусловлено антипрофсоюзными законами, но еще большее значение имела реструктуризация экономики, означавшая подъем наукоемких отраслей и упадок традиционных промышленных отраслей. Как результат, снизились удельный вес, численность и влияние профсоюзов горняков, сталелитейщиков и автомобилестроителей, всегда составлявших авангард американского рабочего движения. Упала численность профсоюзов в целом: в 1980 г. они вбирали 20% лиц наемного труда, а во второй половине 1990-х гг. - менее 15%³⁴.

Большая часть наемных работников на протяжении всего новейшего времени входила в нижний класс, численность которого в различные периоды колебалась от 20 до 30% населения США. Нижний класс - это также особая и замкнутая экономическая общность, при этом есть основания полагать, что его отделенность от двух других классов во второй половине XX в. не только не ослабевала, но даже усиливалась. Ее ярким зримым выражением стала территориальная изоляция трех классов друг от

232

друга. В последние три десятилетия XX в. три американских класса расселились в трех типах изолированных друг от друга районов, составивших три круга мегаполисов. Верхний класс расселился в самом дальнем от центров городов экологически чистом "третьем круге", средний класс - в пригородах - "круге втором", наконец, в "первом круге", то есть непосредственно в городской черте (за исключением центральной, деловой части), все более сосредоточивался нижний класс. Подобная эволюция породила глубокий кризис городов, резкое разрастание в них гетто, упадок и разрушение жилищного фонда, рост преступности, наркомании, другие язвы, сопутствующие жизни бедных людей.

В нижнем классе преобладают чернокожие американцы, испано-язычные выходцы из Латинской Америки, а также недавние эмигранты из азиатских и отчасти восточноевропейских стран. Представители нижнего класса в основном заняты неквалифицированным трудом в сфере обслуживания, на строительстве, в грязных производствах. Большинство из них снимают дешевые и тесные квартиры, пользуются общественным транспортом (автобусы и метро). Большая часть детей из нижнего класса не оканчивают средней школы и постоянно пополняют ряды "функционально неграмотных". Около 40 млн. представителей нижнего класса, или его 2/3, в конце XX в. жили ниже официальной черты бедности.

Контрасты, характеризующие положение трех социальных классов в США, реальны и разительны. Тем не менее среди обществоведов и политиков США, как и среди простых американцев, распространено мнение, что эти социальные контрасты не могут умалить позитивной оценки экономического благосостояния граждан Соединенных Штатов в целом, поскольку даже бедные американцы по своим жизненным стандартам превосходят не только нижний класс, но и представителей среднего класса большинства других стран. Другая точка зрения, которая представляется более справедливой, заключается в том, что при оценке положения нижнего класса США необходимо сравнивать его не с положением социальных классов в слаборазвитых и развивающихся странах, а с положением аналогичных социальных групп в других высокоразвитых странах, а также исходить из жизненных стандартов, принятых в самих США, как и из возможностей решения проблем бедности, имеющихся у этой самой богатой страны мира.

Цифры свидетельствуют, что процент бедных в США существенно - в 2-3 раза - выше, чем в других развитых странах. В конце XX в. он составлял в США не менее 14%, в Канаде - 7%, Австралии - 6,7%, Швеции - 4,3%, Германии - 2,8%, Голландии - 3,4%, Франции - 4,5%, Великобритании - 5,2%³⁵. Официальная статистика, правда, свидетельствует о позитивной динамике в сокращении бедности, начиная с введения джон-соновской программы "Войны с бедностью": в 1960 г. процент бедняков в

233

США равнялся 22,2, а в 1990-х гг. - 14%. Но численность бедняков не сократилась: и в 1960-м и в 1990-х гг. она составляла около 40 млн. человек³⁶.

Кроме того, ряд исследователей полагает, что официальный уровень бедности в США находится явно ниже необходимого минимума жизненных стандартов. В 1980-х гг., согласно опросам службы Гэллапа, минимум жизненных стандартов, по мнению американцев, был на 65% выше официальной черты бедности. В середине 1990-х гг. официальный уровень бедности был определен в 7,5 тыс. долл. в год для одного человека, в 9,66 тыс. для семьи из двух, в 11,8 тыс. - из трех и в 15 тыс. - из четырех человек, но, по расчетам специалистов, он был занижен в сравнении с реалиями в полтора раза³⁷.

Во всех развитых странах достижение минимальных жизненных стандартов во второй половине XX в. было вменено в обязанность государству. Оно должно гарантировать соответствующие социальные права и экономическую помощь индивидуумам, неспособным достичь их самостоятельно. В США, где, как и в других развитых странах, социальное обеспечение граждан признано важнейшим приоритетом общества (на него расходуется до 30% ВВП), упор делается на то, что ответственность за социальное обеспечение должна быть разделена между частными компаниями, заботящимися только о своих работниках, и государством, поддерживающим нуждающихся в целом. При этом стандарты, отвечающие требованиям высокоразвитого общества, должны утверждаться частными компаниями. Как отмечал российский исследователь А. Зайченко, "государство в большей степени отвечает за поддержание минимального уровня помощи, а также за ее широкую доступность", а "бизнес во многих случаях предоставляет социальные услуги (пенсии, пособия и т.д.) в более высоком объеме и лучшего качества, они, как правило, увязаны с программами "социального развития", которые имеют почти все компании"³⁸. В большинстве других развитых стран, в первую очередь западноевропейских, подобного различия между социальной ролью государства и бизнеса, утверждаемыми ими стандартами социального обеспечения не проводится.

Государственное социальное обеспечение в США включает две сферы, которым уделяется неодинаковое внимание. Первая сфера - государственное социальное страхование, забирающее львиную долю всех социальных расходов государства, включает в себя пенсии по старости, пособия по безработице, медицинскую помощь престарелым и некоторые более мелкие статьи. Программы государственного социального страхования, оформившиеся по преимуществу в годы правления президентов от Демократической партии Ф.Д. Рузвельта и Л. Джонсона, охватили основную часть американцев, которые сами как налогоплательщики участвуют в формировании соответствующих бюджетных статей. Позитивная и реальная роль государственного социального страхования особенно ощутима

234

в случае пожилых американцев: размер пенсии по старости составляет от 50 до 80% предпенсионного дохода, а медицинская помощь по программе "Медикэр" покрывает до 50% соответствующих расходов. Эти программы снижают долю бедных среди пожилых до 14%, в то время как без выплат она равнялась бы 50³⁹.

Вторая сфера государственного социального обеспечения - социальное вспомоществование, означающее выплаты всем нуждающимся независимо от возраста. Это выплаты тем, кто по причине бедности освобождены от налогов, а, следовательно, существуют на средства других социальных классов. Получатели этих пособий, по мнению многих специалистов, оказались пасынками государственного бюджета. Государственное социальное вспомоществование оформилось в годы президентства Л. Джонсона, когда оно включило в себя программу медицинской помощи бедным, продовольственные талоны и жилищные субсидии различным категориям нуждающихся, материальную помощь матерям-одиночкам. В последующем количество программ государственного вспомоществования достигло 180. Их получателями являются почти исключительно представители нижнего класса.

Количество американцев, пользующихся программами государственного вспомоществования, постоянно увеличивалось с 1960-х гг. и достигло внушительных цифр. Например, число получателей продовольственных талонов в 1990-х гг. достигло 27 млн. Но размеры всех пособий невелики: к 1990-м гг. продовольственные талоны составляли в среднем около 50 долл. в месяц; пособия по бедности престарелым - около 160 долл.; матерям-одиночкам с двумя детьми - 350 долл.; жилищное пособие - около 280 долл. на семью, имеющую собственное жилье, и 210 долл. - занимающим государственное⁴⁰. В целом сумма выплат нуждающимся недостаточна для преодоления черты бедности. В 1969 г. президент США Р. Никсон предложил радикальное решение проблемы: его "план помощи семьям" предусматривал предоставление всем нуждающимся семьям гарантированного минимума пособий до 1600 долл. в год. Он, однако, был отклонен Конгрессом США, и с тех пор подобные идеи не рассматривались.

Очевидно, что в сравнении с другими странами США обладают наибольшими возможностями для решения проблемы бедности и повышения жизненного уровня нижнего класса. Они не реализуются в силу разных причин, а одна из них прямо связана с национальной индивидуалистической традицией. Начиная с 1930-х гг. в Соединенных Штатах ведутся острые дебаты по проблеме государственного социального обеспечения, при этом обозначились два главных подхода.

Первый состоит в том, что оправданными являются только программы социального страхования, поскольку они формируются за счет всех

235

американцев, в том числе потенциальных получателей пенсий и пособий, и обеспечивают благоприятные условия функционирования и воспроизводства рабочей силы. Что касается программ социального вспомоществования, то представители первого подхода видят в них непроизводительные расходы, которые распространяются на паразитирующие социальные слои, ничуть не способствуя улучшению экономической ситуации в США, а только усугубляя нездоровые экономические явления.

Выразители же второго подхода защищают как социальное страхование, так и социальное вспомоществование, апеллируя при этом к гуманистическим мотивам. Второй подход достиг наибольшего влияния в США в 1960-х гг., воплотившись в реформах Д. Кеннеди и Л. Джонсона. Их выдвижение и успех в значительной мере объяснялись тем, что США должны были ответить на вызов советского социализма, объявившего тогда устами своего лидера Н. Хрущева о намерении воплотить самые амбициозные социальные программы, догнать и перегнать Соединенные Штаты по всем статьям. Но уже в 1970-х гг. американские сторонники "широкого", по сути социал-демократического подхода к социальной политике уступили ведущую позицию защитникам "узкого" подхода. Последние добились наибольшего влияния в 1980-х гг., в период пребывания у власти республиканской администрации Р. Рейгана.

Р. Рейган, опиравшийся на принципы оформившейся в 1970-х гг. идеологии неоконсерватизма, использовал разнообразные аргументы с целью дискредитировать социальное вспомоществование. Государственная помощь малообеспеченным и бедным, доказывал он, атрофирует у них способность к "самовыживанию". Когда личность паразитирует на государственной помощи, она неизбежно деградирует. Государственная помощь матерям-одиночкам разрушает семьи: отцы семейств легче покидают свои гнезда, будучи уверенными, что государство не позволит разрушить их и придет на помощь покинутым детям. Гарантированные социальные услуги ведут и к росту преступности: у индивидуума в условиях государства всеобщего благоденствия формируется убеждение, что он ничего не должен обществу, а общество должно ему все, и он не испытывает уже нравственных затруднений, идя на грабеж и другие преступления против общества. А государственное вспомоществование бедным на нужды здравоохранения ведет к автоматическому росту цен на все медицинские услуги, из-за чего страдает общество в целом⁴¹.

В период президентства Р. Рейгана урезанию подверглось большинство программ социального вспомоществования. На 14% сократились расходы на продовольственные талоны и на 17% помощь матерям-одиночкам⁴². Были урезаны федеральные программы медицинской помощи бедным и жилищные субсидии. Уровень социальной ответственности государства и соответственно социальной защищенности десятков миллионов американцев,

236

в первую очередь из нижней трети общества, понизился. Правда, многие планы Рейгана по сокращению социальных расходов были или отклонены, или скорректированы Конгрессом США, а к концу его президентства абсолютные цифры социальных выплат были даже выше, чем в момент его прихода к власти. Существенным было, однако, то, что в обществе и среди массы налогоплательщиков, особенно в среднем классе, закрепилось негативное отношение к сложившемуся социальному вспомоществованию, а тем более к его расширению. Это негативное отношение было воспринято даже Демократической партией, усилиями которой в первую очередь и создавалось государство всеобщего благоденствия в США.

В Демократической партии на ведущую позицию выдвинулось течение, которое предпочло социальному либерализму рузвельтовского и джонсоновского образца доктрину, названную неолиберализмом. Неолиберализм, в отличие от социального либерализма, сделал упор не на программы прямого вспомоществования нижнему классу, а на создание условий его профессиональной подготовки и переподготовки, которые бы позволили ему найти свое место в электронно-информационном обществе. Эта установка получила практическое воплощение в 1990-х гг.: в период президентства У. Клинтона (1993-2001) существенно сократилось число американцев, получающих продовольственные талоны и иные государственные выплаты, зато увеличилось количество тех, кто вовлечен в различные программы профессиональной переподготовки.

В целом в развитии системы социального обеспечения и особенно социального вспомоществования США оказались позади других высокоразвитых стран. Так, например, в США отсутствует государственная система всеобщего медицинского страхования, ставшая неотъемлемым атрибутом социального государства в других странах Запада. Первая попытка ввести в США такую систему была предпринята правительством Г. Трумэна в конце 1940-х гг. и потерпела поражение. Полвека спустя попытку ввести государственную систему всеобщего медицинского страхования предприняло правительство У. Клинтона. В стране, где господствует частное медицинское страхование и где, как результат, 40 млн. человек (то есть большинство нижнего класса) вообще не могут приобрести медицинских страховок, эта задача крайне актуальна. Клинтон и его сторонники, апеллируя к канадской модели, пытались доказать, что предложенная ими система медицинского страхования может быть весьма эффективной. Однако все их усилия были эффективно нейтрализованы лоббистскими организациями бизнеса, страховых компаний и медиков. Не поскупившись на пропагандистские расходы, они сумели убедить общество и законодателей, что "социализированная медицина" разрушит здоровье американцев. Законодательная инициатива Клинтона была отвергнута Конгрессом США⁴³.

237

Отставание США от других высокоразвитых стран в строительстве социального государства является реальной причиной сохранения в Соединенных Штатах глубоких социальных контрастов. В первые десятилетия после Второй мировой войны эта ситуация серьезно тревожила многих американцев, в том числе представителей элиты, и тогда в США были приняты программы социальной помощи нижнему классу. В последние десятилетия XX в. положение изменилось: социальные разделения и различия стали преподноситься как проявление естественного порядка вещей, которому нет разумной альтернативы. Поведение в этой ситуации нижнего класса оказалось апатичным, а верхний и средний классы, главные налогоплательщики, в целом были убеждены, что даже имеющиеся программы социального вспомоществования являются чрезмерными.

***

На протяжении новейшего периода истории конфликты, которые принято называть классовыми, развивались в США по нисходящей линии. Их пик пришелся на 1930-е гг. В это десятилетие, которое некоторые историки называют "красным", наибольших успехов добились Коммунистическая и Социалистическая партии. При этом коммунисты, следуя стратегии Народного фронта, предложенной Коминтерном, поддерживали Ф. Рузвельта и его мероприятия, а социалисты, обвиняя американского президента в демагогии, выступали с оппозицией. На президентских выборах 1932 г. кандидат в президенты от социалистов Н. Томас собрал около 885 тыс: голосов, но в последующем поддержка его сужалась, и в 1948 г. Томас собрал менее 100 тыс. голосов избирателей.

1930-1940-е гг. были и периодом последнего крупного подъема массового рабочего действия, радикальных выступлений профсоюзов, в которых заметную роль играли коммунисты. С 1950-х гг. радикальные тенденции в рабочем движении затухают. Резко падает и сходит на нет влияние коммунистов и социалистов В 1952 г. кандидат в президенты от социалистов набрал 5 тыс. голосов, а в 1956 г. - 2 тыс. После этого партия раскололась и фактически прекратила свое существование. Некоторая активизация профсоюзного движения в 1960-х гг. не отменила общей тенденции: конфликт рабочего класса и капитала приобретал все более латентный характер, социальная активность наемных работников трансформировалась в иные, нежели классические классовые, формы.

С 1950-х гг. социальная напряженность в США во все большей мере стала создаваться не классовыми, а расово-этническими конфликтами. Выйдя на первый план в 50-60-х гг., они приобретали все большую остроту. Несколько стихнув в последующем, они тем не менее сохраняли реальное значение. Главным при этом неизменно был конфликт черной и белой расы.

238

Многие исследователи согласны в том, что рузвельтовский Новый курс, привлекший на свою сторону большинство черных американцев, очень мало способствовал улучшению их экономического положения и не расширил их гражданских прав. Система расовой сегрегации, восторжествовавшая в южных штатах в конце XIX - начале XX в., осталась нетронутой и в 1930-х, и в 1940-х гг. Только в 1950-х гг. она дала трещину, и неграм стали возвращать права, которые были вписаны в федеральную Конституцию еще в 1860-1870-х гг. в ходе Гражданской войны и Реконструкции. В 1954 г. Верховный суд США запретил расовую сегрегацию в школах. В 1957 г. также решением Верховного суда была объявлена антиконституционной сегрегация на транспорте. В том же 1957 г. был принят первый со времен второй Американской революции федеральный закон о гражданских правах, подтверждавший избирательное право негров, декларированное федеральной Конституцией еще в 1860-х гг.

Автоматически эти решения в жизнь не воплощались, и черным американцам, как и вставшим на их сторону белым согражданам, потребовались для их реализации два десятилетия упорной борьбы, напомнившие многим эпоху Реконструкции (некоторые историки прямо называют 1950-1960-е гг. второй американской Реконструкцией). Массовые либерально-демократические движения и гораздо менее массовые, но нагонявшие гораздо больше страха на белую Америку радикальные организации и группы чернокожих добились в 1960-х гг, впечатляющих успехов. Федеральные законы 1964, 1965 и 1968 гг. запретили дискриминацию черных при найме на работу, приобретении и аренде жилья, отменили иные всевозможные ограничения их прав. Американское правительство ввело бесплатный провоз черных детей на спецавтобусах в школы, где учились белые. Некоторые антидискриминационные законы - и это поощрялось властями - стали толковаться в том духе, что черным американцам в случае наличия у них равных с белыми претендентами данных должно отдаваться предпочтение при поступлении в университеты, найме на работу в государственные учреждения, а также на предприятия, выполняющие заказы правительства.

В 1968 г. лидер черных американцев М.Л. Кинг заплатил жизнью за успехи своей расы в обретении гражданских прав, но его мечта о полнокровной интеграции чернокожих в процветающее американское общество, казалось, стала воплощаться в жизнь. Открылась перспектива, которая представлялась абсолютно невероятной даже освободителю нефов А. Линкольну: американский "плавильный котел" начал смешивать в единую нацию белых и черных!

70-90-е гг., казалось бы, только закрепили эту тенденцию. В отношении белых американцев к чернокожим, как показывали опросы общественного мнения, происходили позитивные сдвиги, и расизм, если верить этим опросам, должен был вот-вот испустить дух. Так, согласно опросам,

239

в 1942 г. только 30% белых, а в 90-х гг. уже более 90% одобряли совместное обучение двух рас в школах. В 1963 г. 55% белых квартиросъемщиков заявляли, что не сменят жилья, если соседом окажется черный, а в 90-х гг. их число составило 93%. В 1963 г. только 22% белых домовладельцев заявляли, что не сменят район проживания, если в нем обоснуются черные, а к 90-м гг. их число возросло до 68%. Наконец, в 1963 г. 49% белых домовладельцев признались, что покинут свой район, если в нем поселятся черные, а к 90-м гг. таких твердых расистов, если судить по результатам опросов, осталось только 8%⁴⁴.

Цифры свидетельствуют, что в 70-90-х гг. все больше чернокожих стали приобретать статусы, которые прежде им были недоступны: увеличилась их доля среди домовладельцев, бизнесменов, они стали чаще избираться мэрами городов, а их число в Конгрессе США возросло с 13 человек в 1971 г. до 41 в середине 90-х гг.⁴⁵ Показательным было появление большого числа чернокожих среди дикторов и ведущих телевизионных программ: их пропорция в самых популярных электронных СМИ если и не превзошла, то не уступала проценту черной расы во всем населении страны. Предоставление чернокожим мест на основе принципа "квоты" (то есть соответствия проценту черного населения) прослеживается при приеме студентов в университеты, найме на работу, в том числе при заполнении некоторых престижных профессий, особенно тех, которые (как должности дикторов и телеведущих) представляют "витрину" позитивных изменений в межрасовых отношениях. В связи с этим в консервативных кругах получила широкое хождение идея, зазвучавшая во всю мощь в конце XX в., что в Соединенных Штатах насаждается принцип "обратной дискриминации", означающий отказ в равных правах на профессию белым согражданам.

Но в то же время в черной общине США укоренилось противоположное убеждение: мечта М.Л. Кинга об интеграции чернокожих в американское общество, объединении их и белых в единую нацию потерпела сокрушительное поражение. Появились лидеры афро-американцев, заявившие о необходимости изменения всей стратегии негритянского движения. "Если белые не хотят единства с нами на основе подлинного равенства, то мы должны существовать как суверенная афро-американская нация с правами и возможностями, обеспечивающими абсолютное равенство с белыми", - таков их лейтмотив. Стали приводиться многочисленные факты и аргументы, свидетельствующие, что положительные показатели развития межрасовых отношений - это только фасад, скрывающий униженное и бедственное положение черной расы.

Действительно, если судить даже по официальной статистике, можно обнаружить, что экономическое и статусное положение черной расы в целом в сравнении с белым и в течение последних десятилетий XX в. не пре-

240

терпело существенных изменений. Так, в 1969 г. ниже черты бедности находились 9,5% белых и 32,2% черных, а в конце XX в. эти показатели составили соответственно 11,7 и 30,6%. Как в 50-х гг., так и в конце XX в. средний доход белой семьи в 1,5 раза превосходил средний доход черной семьи. В конце XX в. 56% черных семей имели годовой доход ниже 25 тыс. долл. и входили в нижний класс, в то время как среди белых этот процент равнялся 29. В конце XX столетия безработица среди черных, как и 30 лет до того, была в 2,5 раза выше безработицы среди белых. В чем-то положение черной расы даже ухудшилось. Так, резко, до 50 с лишним процентов, увеличилось число матерей-одиночек и до 80% число чернокожих детей, рождающихся вне брака, в связи с чем заговорили об упадке черной семьи. Приведу еще одну цифру, характеризующую статусное положение черных американцев: в конце XX в. число чернокожих среди госслужащих низшего (1-го) разряда составляло 39%, а среди госслужащих высшего (15-го) разряда - только 3,8% (жалованье высшего разряда в 6 раз превосходит жалованье низшего разряда)⁴⁶.

В последние десятилетия белые продолжали отделяться прочной стеной от черных и вопреки своим ответам на вопросы служб общественного мнения не проявляли желания смешиваться с ними в единую нацию. Массовый отток с 1960-х гг. белых из городов в пригороды имел очевидную расовую подоплеку: после того, как чернокожие получили право и возможность селиться в городских районах, в которых проживали белые, последние стали дружно покидать насиженные места и перебираться за город. В ответ на появление чернокожих детей в белых школах белые родители, которые, согласно опросам общественного мнения, поддерживали десегрегацию обучения, стали переводить своих детей в расово чистые загородные школы. Сегрегированные подобным образом городские районы и школы быстро пришли в упадок. Можно заключить, что расизм, исчезнувший с языка белых американцев, продолжал сохраняться в их сознании.

В ответ черные американцы заняли собственную расовую позицию, сказавшуюся на стратегии их движения и поведения. На протяжении XX в. в негритянском движении США получили развитие две главные тенденции. Одна из них, нацеливавшая черных американцев на интеграцию в белое общество, овладение его ценностями, оформилась на рубеже XIX-XX вв., а ее главным выразителем был Б. Вашингтон. Вторая тенденция заключалась в стремлении обособиться от белых по причине их неискоренимого расизма и формировать собственную негритянскую субцивилизацию, создавать свои школы, театры, больницы, высшие учебные заведения. В первой трети XX в., в том числе в годы Нового курса, наиболее видным выразителем этой тенденции был У. Дюбуа.

В 1950-1960-х гг. признанным лидером интеграционистского движения выступал МЛ. Кинг. В отличие от последователей Б. Вашингтона он

241

проповедовал массовые действия протеста против сегрегации - уличные шествия, бойкоты, марши (большую популярность завоевали "сидячие демонстрации" сторонников десегрегации в школах, университетах, кафе, столовых и т.д.). Вместе с тем Кинг, которого поддерживали Студенческий координационный комитет ненасильственных действий, Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, Конфедерация христианского руководства на Юге, твердо отстаивал тактику ненасильственных действий. В тот же период другую тенденцию, отвергавшую идею интеграции как утопию, представляли радикальные организации, самой известной среди которых были "черные пантеры". Их лидер С. Кармайкл выдвинул лозунг "Власть - черным", развивавший позиции У. Дюбуа и требовавший от негров отказываться от бессмысленных союзов с белыми либералами, добиваться политических побед для своих кандидатов, претворять в жизнь принципы расово-культурного суверенитета. В борьбе за свои принципы черные радикалы оправдывали использование силовых методов.

В последней трети XX в. две тенденции сохраняли свое влияние, при этом удельный вес радикальной тенденции к концу столетия возрос. Признанным лидером интеграционистской тенденции выступил Д. Джексон, не только возглавивший массовые негритянские организации, но и занявший ведущую позицию на левом фланге Демократической партии США. Антиинтеграционистскую тенденцию отстаивали несколько радикальных организаций, наибольшую известность среди которых приобрела "Нация ислама" во главе с Л. Фараханом. Фарахан и его сторонники способствовали оформлению черного национализма экстремистской окраски, в который оказался включенным и антисемитизм. Влияние движения черных мусульман свидетельствовало о массовом разочаровании черных американцев в возможности достижения экономического, социального и политического равенства с белыми. Среди черных американцев распространялось убеждение, что интегрироваться в белую Америку можно, только преобразовав себя по подобию белых, то есть ценой отказа от собственной социокультурной идентичности. Черный радикализм в существенной мере означал протест против подобной цены.

Неприятие этой цены отразилось и в набравшей силу теории и идеологи и мулыпикулыпурности (равенство и разнообразие культур), завоевавшей огромную популярность среди как черных американцев, так и других этносов. Идеология мультикультурности, проповедовавшая, что все расовые и этнические культуры равны между собой и ни одна из них, особенно же культура белых, не может ставиться и цениться выше других, имела демократическое звучание. Многие американские политики и идеологи не преминули преподнести теорию мультикультурности как новое проявление подлинного плюрализма и демократизма американского общества.

242

Но это утверждение скрывало то очень важное обстоятельство, что теория мультикультурности отразила протест против гегемонии и доминирования культуры белых, твердого стремления белого большинства растворить в ней и подчинить ей культуры меньшинств. То есть теория мульти культурности по сути была протестной и с самого начала заключала в себе вирус и угрозу дезинтеграции американского общества по расо-во-этническим линиям.

Эту опасность осознавали прозорливые белые политики. Президент У. Клинтон, признав тот факт, что в США конца XX в. наблюдалось возрождение сегрегации и что расизм, искорененный в законодательстве, сохранился в сознании белых американцев, одновременно с тревогой относился к распространению мультикультурности. Оборотной стороной роста самосознания расовых и этнических меньшинств, отмечал он, являлось углубление раскола рас и этносов. Президент считал необходимым в качестве противоядия сформулировать американскую идею, которая сплотила бы и удержала вместе все расы и этносы США⁴⁷. Но, как свидетельствует исторический опыт не только США, но и других стран, сформулировать и внедрить в сознание подобного рода идею "сверху", если ее не приемлет большинство населения, практически невозможно.

Острота расово-этнической проблемы в США в новейшее время поддерживалась и по причине постоянного наплыва в страну иммигрантов, среди которых в сравнении с XVII-XIX вв. резко увеличилось число выходцев из Латинской Америки и Азии. Экономическое благополучие США притягивало в страну все большее количество переселенцев из бедных, развивающихся и среднеразвитых стран, и американское правительство стало рассматривать регулирование иммиграции в качестве одной из важнейших задач. В период до Первой мировой войны иммиграционное законодательство было направлено против нелегальных переселенцев, а также политически неблагонадежных и морально невыдержанных ("анархистов и проституток") лиц⁴⁸.

После Первой мировой войны в иммиграционном законодательстве стал доминировать расово-этнический подход. Иммиграционные законы 1921 и 1924 гг. впервые ввели иммиграционный потолок (в США могли въезжать ежегодно не более 150 тыс. человек) и этнические квоты. Согласно квотам, въезд иммигрантов любой национальности не должен был превышать 2% численности данной национальности в самих США. При этом численность национальностей в США рассчитывалась по данным переписи 1890 г., что наносило удар по иммигрантам из Южной и Восточной Европы: количество переселенцев из этих регионов до 1890-х гг. было незначительным, зато в первое десятилетие XX в. выходцы из России, Польши, Италии, Балканских стран составили большинство среди почти 9-миллионной армии иммигрантов (они получили название "новой

243

иммиграции", в отличие от "старой", западноевропейской). В наибольшей степей и от законов 1921 и 1924 гг. пострадали представители желтой расы: азиатская иммиграция была практически пресечена. Основы этого иммиграционного законодательства оставались неизменными вплоть до второй половины XX в.⁴⁹

Во второй половине XX в. наблюдалась либерализация иммиграционного законодательства. Закон 1952 г. снял запрет на иммиграцию из азиатских стран. Закон 1965 г. повысил иммиграционный потолок до 170 тыс. человек для стран неамериканского континента (но количество переселенцев из одной страны не должно было превышать 20 тыс. человек) и до 120 тыс. из стран Американского континента (без фиксации количества переселяющихся из отдельно взятой страны). В дальнейшем иммиграционный потолок еще больше повысился: закон 1990 г. установил его в 490 тыс. человек с повышением в 1995 г. до 675 тыс. Особенностью иммиграционного законодательства периода холодной войны являлось расширение возможностей въезда в США политических иммигрантов. При этом явное преимущество отдавалось иммигрантам из коммунистических стран, в то время как иммиграция из некоммунистических диктаторских стран, например Сальвадора и Гаити, всячески сдерживалась⁵⁰.

Либерализация иммиграционного законодательства способствовала резкому возрастанию потоков переселенцев в целом и по преимуществу из азиатских, латиноамериканских и восточноевропейских стран. Тенденцию иммиграции в целом отражают следующие цифры: в первое десятилетие XX в. в США переселилось 8,8 млн. человек; во второе - 5,73 млн.; в третье - 4,1 млн.; в четвертое - 0,5 млн.; в пятое - 1 млн.; в шестое - 2,5 млн.; в седьмое - 3,3 млн.; в восьмое - 4,5 млн.; в девятое - 7,3 млн. За первые четыре года 1990-х гг. в США переселилось 4,5 млн. человек, что дает основание предположить установление иммиграционного рекорда в последнее десятилетие XX в. При этом в последние десятилетия XX в. явно доминировала иммиграция из стран Азии, Латинской Америки и Африки: в 1970-х гг. она составляла 80, а в 1980-х гг. - 90%. Из отдельно взятых стран наибольшее количество иммигрантов поставляла Мексика: в 1970-х гг. - 0,64 млн.; в 1980-х гг. - 1,65 млн.; за первые три года 1990-х гг. - 1,28 млн.⁵¹

Расширяющиеся иммиграционные квоты не могли удовлетворить запросов всех желающих переселиться в США. Развивалась нелегальная иммиграция, в которой доминировали выходцы из Латинской Америки, особенно из Мексики. Этническая особенность современной американской иммиграции привела к тому, что в конце XX в. на одну из ведущих позиций в межэтнических отношениях США выдвинулась проблема ис-паноязычных, то есть выходцев из Латинской Америки. По численности они почти сравнялись с негритянским населением, а согласно демографическому

244

прогнозу, в 2050 г. афро-американцы составят 15, а испано-язычные американцы - 25% от общей численности США. В американской официальной литературе испаноязычных не относят к какой-то определенной расе, отмечая, что среди них есть и черные, и метисы, и белые. Соотношение трех цветов в процентах при этом не приводится. Но очевидно, что среди испаноязычных преобладают метисы и чернокожие, а кроме того, по своим социокультурным характеристикам и экономическому положению (нижний класс) они явно ближе к чернокожим, а не к белым американцам.

Большинство латиноамериканцев, в том числе самая многочисленная группа - мексиканцы, плохо приспосабливаются к американским условиям, обнаруживая неспособность усваивать психологические стереотипы, культуру, мировидение белого большинства, без чего невозможно интегрироваться в буржуазно-индивидуалистическое общество. По уровню бедности (30%), средней величине семейных доходов, безработице они стоят на одном уровне с черными американцами. Это вызывает еще одну конфликтную этническую ситуацию в американском обществе, имеющую тенденцию обостряться. Особенно конфликтногенна позиция мексиканцев, или, как их называют в США, чиканос, селящихся в основном в тех штатах (Калифорния, Нью-Мехико, Техас), которые в 1840-х гг. были отняты США у Мексики. Многие из чиканос склонны воспринимать эти штаты как свою историческую родину, требуют признать испанский язык в качестве государственного, отказываются изучать английский и, подобно негритянскому населению, настаивают на суверенных правах своего этноса. Некоторые политические аналитики в США прогнозируют, что со временем чиканос составят большинство в Калифорнии и Нью-Мехико, вследствие чего их представители могут прийти к власти в этих штатах.

***

В 1960-х гг. на историческую сцену США выступили два социальных движения, оказавших, подобно негритянскому движению, существенное воздействие на американское общество. Правда, длительность этого воздействия была различной: молодежное движение, известное как новоелевое, просуществовало одно десятилетие, а вот феминистское движение, вобравшее сторонниц радикального изменения положения женщин, не исчезало на протяжении всей последней трети XX в.

Радикальное молодежное движение причудливо сочетало концепции К. Маркса и Г. Маркузе, фабианского социализма и современной социал-демократии, идеологов ненасильственных преобразований - от Уитмена до Ганди - и левоэкстремистские доктрины троцкистского, анархистского и маоистского толка. Это создавало проблему классификации

245

нового левого движения, в котором можно выделить четыре главных направления: радикал-бунтарское, радикал-демократическое, радикал-романтическое и радикал-социалистическое. Большинство течений разделяло идеал коммунитаризма. Философ Э. Фромм, весьма точно обобщавший устремления новых левых, представлял в качестве конкретного воплощения этого идеала федерацию самоуправляющихся гражданских ячеек, каждая из которых включала бы не более 25 человек⁵². Коммунитаризм дополнялся "партиципаторной демократией", означавшей непосредственное участие каждого в общественном управлении.

Новое левое движение возникло как протест масс американского студенчества (выходцев из среднего класса) против неприемлемых для них национальных и мировых реалий. Не устраивали их главным образом две реалии - система корпоративно-либерального, как называли ее новые левые, американского капитализма, и противостоявшая ей система советского социализма. "Чума на оба ваших дома", - провозгласили новые левые, разделив между двумя системами ответственность за холодную войну, подавление прав и свобод разных народов мира. Намереваясь преобразовать собственный американский дом, они решительно не принимали альтернатив старых левых, поскольку эти альтернативы, по их убеждению, имели кровную связь с реальным социализмом. Но главный их критический заряд оказался направленным против пороков общественного устройства Соединенных Штатов. Сначала протест носил моральный характер (так зародилась молодежная контр культура), затем он дополнился широкими действиями в защиту бесправных черных американцев, белых бедняков, стран "третьего мира". Лицемерие американской системы, по убеждению новых левых, проявлялось особенно в связи с тем, что она была освящена либеральными принципами. По этой причине системе было дано определение либерального корпоративизма: корпорации властвовали не с помощью репрессивных методов, а посредством искусного использования либеральных принципов представительного правления, государства благоденствия и народного капитализма.

Новое левое движение с его духовными терзаниями и поисками, активной практической деятельностью, вместившей и создание молодежной контркультуры, и массовые протесты против войны во Вьетнаме, и бескомпромиссную борьбу за права черных американцев, явило одну из самых неожиданных и романтичных страниц в американской истории. Оно окрасило собой целое десятилетие американской жизни, получившее название бурных 60-х. Тем более странно и неожиданно, что столь яркое массовое движение ненамного пережило это десятилетие.

Публицисты и ученые указывали на многие причины упадка новых левых. Очевидна и главная среди них: американская система, в которую новые левые выпустили столько критических стрел, сумела проявить гибкость

246

и зрелость, обезоружившие радикальное движение. Система нашла в себе силы для того, чтобы прекратить войну во Вьетнаме, изыскала немалые средства для социальной помощи престарелым и бедным, приняла законы, защищавшие права черных американцев.

В 1960-Х гг. в США оформилось и радикальное феминистское движение, нацелившееся на выравнивание гражданских прав женщин. Трактовка гражданских прав приобрела самый широкий смысл: феминистки добивались уравнивания прав женщин и мужчин в экономике, социальной сфере, доступе к политической власти, в быту и в семье. По сути была начата беспрецедентная не только для США, но и для мировой истории мирная феминистская революция, нацеленная на радикальное изменение не только законодательства, но и основополагающих социокультурных (в том числе морально-нравственных) норм, если воспользоваться социологической терминологией, традиционных социальных ролей женщин.

Трактовка взаимоотношений и конфликтов двух полов быстро приобрела радикальное социальное содержание. Мужчины и женщины стали рассматриваться наподобие двух социальных классов, при этом мужчины предстали в качестве класса эксплуататоров, а женщины - эксплуатируемых. Радикальный феминизм представил мужскую эксплуатацию как одну из самых жестоких в мировой истории: женщина была низведена мужским полом на уровень низшего существа, подвергалась унижению и эксплуатации в сексе, семье, быту и, конечно, во всех экономических и общественно-политических сферах. Для обозначения полов стало использоваться понятие гсндер, которое в отличие от понятия пол включало всю совокупность характеристик мужчин и женщин, в том числе, и даже в первую очередь, их социальных позиций и ролей.

Программа и требования феминистского движения раскололи американское общество. Число американцев, как женщин, так и мужчин, разделявших принципы феминизма, постоянно возрастало, но одновременно консолидировались и их противники. Феминистское движение не смогло добиться реализации многих своих требований, но все же оно добилось и весомых успехов. Наибольшую известность приобрело требование о внесении в Конституцию США особой поправки о запрещении любых форм дискриминации по Признаку пола. В 1972 г. она была одобрена Конгрессом США, но не получила поддержки трех четвертей штатов, необходимой для ее ратификации. Потерпев неудачи в попытке изменить федеральную Конституцию, феминистское движение с еще большей настойчивостью стало добиваться удовлетворения своих требований при помощи конкретных законодательных мер и судебных постановлений. В 1970-х гг. Конгресс США принял целую серию законов по запрету дискриминации женщин и уравниванию их в правовом отношении с мужчинами. Федеральное

247

правительство одобрило принцип преференций для женщин при заполнении вакансий в учреждениях и предприятиях, имеющих федеральные контракты. Феминистское движение успешно противостояло консервативным кругам, настаивавшим на запрещении в США абортов. Одновременно феминистки добились широкого правового и морального осуждения укорененной в веках практики и разнообразных форм "сексуальных домогательств" в отношении женщин.

Женская проблематика утвердилась на самых почетных местах в общественных науках. Практически во всех университетах были созданы кафедры тендерных и женских исследований. Под эту тематику стала выделяться значительная доля исследовательских грантов. В результате в социологической науке одним из ведущих направлений стала тендерная социология, а историческая наука во все большей мере представляла американское историческое развитие сквозь призму взаимоотношений и конфликтов двух полов.

В целом можно заключить, что социальные взаимоотношения в США новейшего времени протерпели серьезные изменения. Традиционные классовые конфликты, в первую очередь конфликты между трудом и капиталом, а также между верхними и нижними слоями буржуазии, характерные для нового времени, отходили на второй план, приобретали латентный характер. 1930-е гг. оказались последним десятилетием, когда они явились главным источником социального напряжения в США. В последующие десятилетия в роли основных социальных раздражителей выступали негритянское, молодежное и женское движения. При этом социально-экономические классы в США не исчезли, но они приобрели новую конфигурацию, которая если и не исчерпала, то нейтрализовала или серьезно уменьшила традиционные проявления классовых конфликтов. Значительная часть наемных работников перешла в средний класс, приобретя новые социокультурные, социально-психологические и идеологические характеристики. Важным нововведением было то, что большинство белых американцев сосредоточились в среднем и верхнем классах, а в нижний класс вошли по преимуществу расово-этнические меньшинства. Это явилось важной причиной уменьшения социального конфликта внутри белого населения и одновременно консервации и институционализации расово-этнического конфликта.

Перемены в социальной структуре были обусловлены экономико-технологическими факторами, в первую очередь научно-технической революцией второй половины XX в. США, лидер этой революции, извлекли из нее и наибольшую экономическую выгоду. Экономические успехи, в свою очередь, стали основой стабилизации социально-классовых взаимоотношений. Важным фактором стабилизации социально-классовых взаимоотношений, как и экономического развития, стали новые механиз

248

мы государственного социально-экономического регулирования. Именно эти механизмы обеспечили в 1930-х гг. выход из глубокого социально-экономического кризиса, а в последующие десятилетия способствовали поддержанию социальной стабильности и экономическому росту. Новыми качествами обросли американская политическая система и ее основные институты.

249