Теория международных отношений

11 :: 12 :: 13 :: 14 :: 15 :: 16 :: 17 :: 18 :: 19 :: 20 :: 21 :: 22 :: 23 :: 24 :: 25 :: 26 :: 27 :: 28 :: 29 :: 30 :: 31 :: 32 :: 33 :: 34 :: 35 :: 36 :: 37 :: 38 :: 39 :: 40 :: 41 :: 42 :: 43 :: 44 :: 45 :: 46 :: 47 :: 48 :: Содержание

Теория международных отношений (ТМО) - дисциплина относительно новая и вместе с тем быстро распространяющаяся в учебных планах отечественных вузов. Сегодня ее преподают не только в МГИМО. Она входит в учебные планы открывшихся в постсоветское время новых факультетов, отделений и кафедр международных отношений университетов Москвы и Санкт-Петербурга, Казани и Нижнего Новгорода, Томска и Екатеринбурга, Иркутска и Благовещенска, Владивостока и Ставрополя, а также ряда других учебных заведений. Более 400 из 978 высших учебных заведений России имеют негосударственный статус, и во многих из них (пропорционально гораздо больше, чем в государственных вузах) теория международных отношений занимает одно из ведущих мест в структуре преподаваемых дисциплин. В этих условиях все острее становится явный недостаток литературы учебно-методического характера. Хотя в последние годы был опубликован ряд учебников и учебных пособий ¹, их все же недостаточно, тем более что многие из них изданы малым тиражом. В этой связи преподаватели и студенты обращаются к книгам, написанным в 1970-1980 гг., не только потому, что они все еще сохраняют свою актуальность для целей учебного процесса, но и в силу нехватки более современной литературы. При всех несомненных достоинствах указанных книг ², не стоит забывать, что они издавались в условиях строгого идеологического контроля и политической цензуры. Следствием этого является не только малая значимость части того, что в них сказано (я имею в виду обязательные в тех условиях ссылки на документы КПСС

и работы руководящих деятелей партии и правительства, а также критически-разоблачительный угол зрения по отношению к "буржуазным" и "антикоммунистическим" взглядам), но и то, что многое действительно важное авторы вынуждены были опускать в силу тех же причин (например, анализ зарубежными авторами внешней политики СССР или процесса принятия внешнеполитического решения советскими лидерами, даже просто упоминание тех работ, часто значительных, с точки зрения их места в международно-политической науке, которые содержали критику в отношении Советского Союза).

Но еще хуже обстоит дело с изданием такого вида учебно-методической литературы, как "книга для чтения" (того, что на Западе называется reader), хрестоматия - сборник систематически подобранных фрагментов из работ авторов, внесших наиболее крупный вклад в изучаемую студентами дисциплину ¹.

Предлагаемое издание призвано восполнить этот пробел и дать читателю представление о взглядах ученых, которые способствовали созданию и развитию ТМО. При составлении хрестоматии учитывалось следующее. Первая кафедра международных отношений появилась в 1919 г. в Англии (в Университете города Эйбересвит, Уэльс), где и сегодня существует достаточно сильная и сохраняющая определенное своеобразие научная школа, связанная с традициями разработки проблем "международного Общества"², которой, впрочем, не исчерпывается вклад английских ученых в изучение международных отношений ³. Впоследствии центр тяжести в преподавании и исследовании международных отношений перемещается в США. Этому способствуют размеры американского образовательного рынка, жесткое соперничество университетов и требовательность к профессиональной подготовке международников, которые готовятся почти в каждом из них, существенная

финансовая поддержка международно-политических исследований со стороны государства и многочисленных общественных и частных фондов, огромное количество издательств и профессиональных журналов, наконец, гораздо более ощутимая, чем в других странах, востребованность результатов научного труда самих ученых. Многообразие научных школ и концепций, эмпирических и теоретических подходов, количественных и качественных методов, строгое использование технического и математического инструментария, исторических, социологических и экономических исследовательских средств, существенные результаты, полученные в изучении всех наиболее важных проблем международно-политической науки: от меняющейся роли государства и значения новых международных акторов до моделей принятия внешнеполитических решений - все это позволяет сказать, не рискуя впасть в большое преувеличение, что и в наши дни работы американских авторов и ученых из других стран, изданные в США, оказывают влияние на развитие ТМО во всем мире. Изложенное объясняет, почему в основу предлагаемой книги положены фрагменты из произведений именно американских и британских ученых ¹.

Разумеется, выбор авторов, как и работ для изданий подобного рода, всегда уязвим и поэтому обречен на критику: редактора и издателя всегда можно упрекнуть за то, что тот или иной автор, та или иная работа не были включены в книгу, так же как и за то, что за ее пределами остались те или иные важные проблемы. Кроме того, стоило ли ограничиваться только англо-американскими авторами? Ведь немалый вклад в развитие ТМО в тот же период (1939-1972) внесли французские ученые, например Р. Арон, Г. Бутуль, Р. Аннекэн, М. Мерль и др. Возможно, подобные упреки и вопросы выглядят вполне обоснованными, но они не вполне справедливы. Действительно, наш выбор не может не быть в определенной степени субъективным, и, кроме того, в самом деле, хорошо бы отразить в одной книге все и в полной мере. Но это недостижимо в силу как ограниченного объема издания, так и иных причин.

Более существен вопрос о том, дают ли приводимые работы, изданные задолго до окончания холодной войны и широко обсуждаемых сегодня процессов глобализации, представление о современном состоянии теории международных отношений и об основных тенденциях эволюции ее объекта? Не преодолены ли взгляды их авторов последующим развитием теории и практики международных отношений? Конечно, можно было бы сказать, что указанные взгляды следует изучать, так как они стали важным этапом в развитии теории международных отношений.

Однако этот ответ, хотя и верен, остается не полным. Он оставляет в тени несколько важных вопросов, касающихся ТМО. Во-первых, это вопрос о том, что следует понимать под ТМО, имеет ли она свой специфический предмет исследования и каков ее объект? Во-вторых, в чем состоят достоинства "традиционной" ТМО (именно ее основные представители отражены в данной книге) и в чем ее недостатки? В-третьих, действительно ли, как сегодня часто утверждают, "традиционная" ТМО безнадежно устарела? Наконец, в-четвертых, каково соотношение ТМО с практикой международных отношений? Значимость этих вопросов как для теории, так и для практики международных отношений побуждает к их более подробному рассмотрению.

Всякая теория представляет собой целостное и систематизированное выражение нашего знания о том или ином объекте. При этом она не может объяснить свой объект во всей его сложности и разнообразных проявлениях, да и не ставит перед собой такую задачу. Теория является определенной абстракцией этого объекта, призванной выделить лишь некоторые, наиболее важные с точки зрения целей познания, аспекты его эволюции, причинно-следственные связи и тенденции такой эволюции. Это означает, что теория предполагает деятельность ученого по отбору и систематизации (упорядочиванию) эмпирического материала. Любое познание структурирует действительность и предполагает тем самым некое конструирование наукой своего объекта, ибо оно оперирует не "сырыми" фактами, а фактами, которые были предварительно отобраны, отфильтрованы, упорядочены и восприняты на основе исследовательских процедур и концептуальных взглядов. Поэтому всегда существует несовпадение между субъектом и объектом, теорией и действительностью. Отбор, упорядочивание и объяснение, которые являются неотъемлемыми элементами теории, делают ее всегда относительной, т.е. обусловленной многообразными обстоятельствами, от которых не могут не зависеть ее выводы, такими, как социокультурные условия, гносеологический интерес исследователя (хотя он может и не осознаваться), применяемые им научные подходы, инструментарий и прочие парадигмы. При этом в отличие от естественно-научных социальные теории не обязательно обладают дедуктивной связью между основными положениями, базирующимися на определенной совокупности аксиом. Социальная теория - часто не более чем совокупность обобщений, используемых для объяснения определенного комплекса явлений. Всякая

теория призвана выполнять две главные функции: объяснения особенностей объекта, многообразия связей составляющих его структуру элементов (прежде всего, причинно-следственных связей), а также прогнозирования его будущей эволюции. В отличие от наук о природе в социальных науках функция прогнозирования развита гораздо слабее, чем функция объяснения ¹.

Приведенные выше подходы дают основания определить ТМО как "целостный и систематизированный ансамбль положений, имеющих целью прояснить сферу социальных отношений, которые мы называем международными. Такая теория призвана, следовательно, служить объяснительной схемой этих отношений, их структуры и эволюции и, в частности, выявлять детерминирующие их факторы. Кроме того, она может на этой основе стремиться прогнозировать развитие этих отношений или по меньшей мере выявлять некоторые тенденции этого развития. Она также может более или менее непосредственно ставить перед собой цель прояснения действия. Как и всякая теория, она предполагает отбор и упорядочивание данных, определенное "конструирование" своего объекта, отсюда ее относительность"². Данное определение не является общепризнанным, оно представляет собой отражение акционалистской традиции в понимании международных отношений, заложенной еще в 1960-е гг. Р. Ароном.

Исходным пунктом рассуждений о ТМО для Арона стала экономическая теория Дж. Кейнса. Арон обращает особое внимание на то, что в отличие от приверженцев классической теории Кейнс, во-первых, выделяет так называемые зависимые и независимые переменные, т.е. совокупность факторов, которые лежат в основе экономического развития страны, что предполагает возможность разработки процедур управления; и, во-вторых, вводит в сферу анализа экономических отношений социальные, психосоциальные и историко-социальные, иначе говоря - внеэкономические факторы. В этой связи Арон выделяет пять положений экономической теории Кейнса, полезных для разработки ТМО: 1) делимитация и определение особенностей экономической подсистемы как объекта экономической теории; 2) необходимость учета "внешних" по отношению к ней факторов; 3) трактовка их как постоянных, хотя они могут таковыми и не являться; 4) важная роль эмпирических, статистических и описательных исследований; 5) отсутствие непосредственного перехода от теории-науки к теории-доктрине ³.

С учетом этих положений Арон отмечает три связанные с ТМО проблемы. Во-первых, возможно ли в системе социальных отношений отграничить, выделить подсистему международных отношений, другими словами, выявить объект ТМО и определить его особенности? Во-вторых, каково отношение этой подсистемы к своему социальному контексту, т.е. к глобальному обществу, взятому как целое? Является ли ТМО исторической или надысторической? В-третьих, каким может быть отношение этой теории к доктрине, как могут соотноситься ТМО и то, что Арон именует праксеологией (т.е. теорией принятия политических решений)?

На первый вопрос он дает положительный ответ: особенностью объекта ТМО, позволяющей выделить его из всей системы многообразных социальных связей, является "отсутствие суда и полиции, право применения силы, множества автономных центров решения, чередование и преемственность мира и войны"¹, т.е. "отсутствие инстанции, которая обладала бы монополией на легитимное насилие"². Арон не отрицает несовершенства такого подхода. Он признает, что в архаичных обществах иногда трудно найти инстанцию, которая обладает верховной властью, так же как в обществах феодального типа трудно провести различие между внутри- и межгосударственным насилием. Кроме того, начиная с некоторого момента, гражданские войны, например война за отделение, мало отличаются от межгосударственных войн ³. Вместе с тем он подчеркивает, что, во-первых, трудности выделения объекта характерны не только для ТМО, они присущи и другим дисциплинам, например той же экономической теории, а во-вторых, в ТМО они обусловлены особой сложностью международных отношений, поэтому "стоит ли упрекать теорию за то, что заложено в самой природе ее объекта?"⁴.

В наши дни проблема идентификации международных отношений как объективно существующего феномена становится одной из центральных для современных ТМО. Понятие "международные отношения" все усложняется, и дискуссии свидетельствуют об отсутствии согласия между исследователями относительно его содержания ⁵. Разные авторы трактуют по-разному объект ТМО: одни рассматривают его с позиций материальной реальности как непосредственно воспринимаемую часть действительности; другие исходят из сущностных характеристик; третьи

требуют признать факт отсутствия такого объекта, по крайней мере в материальном смысле; четвертые считают, что проблема дефинирования международных отношений есть не столько проблема объекта теории, сколько проблема методологии, подхода к их исследованию. Так, французский международник Ф. Константэн обращает внимание на то, что объект ТМО нередко "разрывается" представителями разных ветвей знания (например, академической и "экспертной") и научных дисциплин (история, философия, право и т.п.), сторонниками тех или иных теоретических школ и направлений (политический реализм, транснационализм, марксизм), приверженцами разной проблематики, рассматриваемой в качестве центральной (силовое противоборство; неравный обмен и угнетение; становление нового миропорядка и др.).

Все чаще встречается мнение, согласно которому процессы усиления взаимозависимости и глобализации мирового развития стирают грань между внешней и внутренней политикой и, соответственно, ведут к "исчезновению" объекта ТМО. Между тем взаимосвязь и взаимовлияние внутренней и внешней политики и, следовательно, внутриобщественных и международных отношений - проблема отнюдь не новая для ТМО. Более того, можно сказать, что она всегда была в центре внимания международно-политической науки ¹. Так, Р. Арон подчеркивал, что ТМО не может игнорировать внутриобщественные отношения, хотя они в свете приведенного выше понимания на первый взгляд выходят за рамки ее объекта. "Действительно, специфика поведения авторов по отношению друг к другу связана с отсутствием суда и полиции, что обязывает их заниматься подсчетом сил и, в частности, вооруженных сил, которыми они могут располагать в случае войны. Никто из них не может исключить, что другой питает в отношении него агрессивные намерения, поэтому он должен задавать себе вопрос, на какие силы, свои и своих союзников он может рассчитывать в этом случае"². В свою очередь, этот расчет с необходимостью предполагает осознание таких характеристик, как пространство, которое занимают те или иные участники международных отношений, их население и экономические ресурсы, военная система, количество и качество вооружений. Поскольку военные системы и вооружения представляют собой выражение политических и социальных систем, постольку любое конкретное изучение международных отношений становится социологическим и историческим ³. По утверждениям Арона, ТМО должна принимать во внимание все факторы -

экономические, географические, демографические, внутриполитические, отвергая детерминизм в отношении того или иного из них, поскольку он неминуемо ведет к односторонности.

Как убежденный сторонник реалистической парадигмы Арон под международными понимал прежде всего межгосударственные отношения. Поэтому в центре его внимания находятся преимущественно силовые взаимодействия, вооруженные конфликты, вопросы стратегии. Кроме того, основная проблематика многих его работ - противоборство двух систем, гонка вооружений, ядерный парадокс, роль сверхдержав в сохранении международного порядка и т.п. - продиктована условиями холодной войны и в этом смысле принадлежит прошлому. Но главное с точки зрения ТМО состоит в том, что возможности политического реализма, приверженцем которого оставался Арон, оказались слишком узки для осмысления тех изменений, которые претерпевали международные отношения, и ошибка Арона состояла не в тех или иных деталях, а в том, что он, так же как Г. Моргентау (о взглядах которого можно получить представление, познакомившись с фрагментом из его работы в данной книге) и другие реалисты, был склонен отождествлять ТМО с теорией политического реализма. Его разногласия с Моргенау, при всей их важности, не касались самих основ реалистского подхода ¹.

Уже на исходе холодной войны международная ситуация изменилась, и это дало основание представителю парадигмы транснационализма и взаимозависимости Дж.С. Наю (позиции которого также нашли отражение в предлагаемой книге) заметить, что сила становится менее действенным элементом могущества, ее использование в отношениях между крупными государствами становится все менее эффективным и все более дорогим и опасным. Элемент, который Арон назвал "коллективное действие", превращается в более важный, чем вещественные ресурсы (т.е. "потенциальная сила" в понимании Арона). Экономика развитых стран базируется на информатике, и на передний план выдвигаются их организационные возможности и гибкость во взаимодействиях на международной арене, а не сырье ². Как полагает Най (и другие сторонники транснационального подхода и глобалистской парадигмы), объект ТМО выглядит совершенно иначе, чем в представлении реалистов.

Неомарксисты (И. Валлерстайн, Р. Кокс, С. Амин и др.) представляют международные отношения в виде глобальной системы многообразных экономик, государств, обществ, идеологий и культур. Исходя из таких базовых для неомарксизма понятий, как "мир-система" и "мир-экономика", они полагают, что основными чертами современного международного развития являются всемирная организация производства, рост значения транснациональных монополий в мировом хозяйстве, интернационализация капитала и рынков при одновременной сегментации рынка труда. Главное следствие этих процессов: возрастание неравенства между членами "мир-системы", что лишает ее "периферийных" факторов (слаборазвитые государства и регионы) сколько-нибудь реальных шансов ликвидировать разрыв между ними и "центральными" факторами.

В свете сказанного даже приведенное выше определение ТМО, достаточно широкое и потому оставляющее определенную свободу для трактовок ее основной проблематики, исследовательского поля и основного предназначения, разделяется далеко не всеми. Чаще всего то, что называют ТМО, не представляет собой некой целостности - для нее присущи непрерывное соперничество и взаимная критика разных исследовательских парадигм, методологических подходов, многообразие тем, выделяемых в качестве основных, разное представление о предмете теории и ее объекте. Приверженцы различных точек зрения либо понимают под ТМО совокупность концептуальных обобщений, понятийного аппарата и методологических подходов, принимаемых определенной частью научного сообщества за основу дальнейшего изучения международных отношений (теория политического реализма, неолиберальная теория и т.д.), либо рассматривают ТМО как определенную систему взглядов, развиваемую в рамках той или иной известной парадигмы (реалистские теории национального интереса, естественного состояния, баланса сил, конфигурации-полярности международной системы; неолиберальные теории демократического мира, международных режимов, гегемонистской стабильности и др.). Иначе говоря, ТМО как бы растворяется: вместо теории международных отношений мы сталкиваемся с неким множеством теорий, выстраиваемых к тому же по разным основаниям и призванных отвечать разным критериям.

В этой связи появляется мнение, что ТМО как некая целостность, единая и относительно непротиворечивая система знаний, претендующая на истинность и базирующаяся на фундаменте ограниченного количества аксиом, разделяемых всеми членами научного сообщества, в принципе невозможна. Не случайно, кстати, и Арон в конечном счете весьма скептически относился к возможности создания общей теории международных отношений. К. Уолц резюмирует его аргументы

в шести положениях: 1) множественность факторов, которые не дают возможности разделить внутриобщественные и международны отношения; 2) плюрализм целей государства как главного международного актора, которые не могут быть определены лишь в терминах интереса или безопасности; 3) отсутствие строгого различия между зависимыми и независимыми переменными; 4) отсутствие исчисляемых параметров, сравнимых с базовыми принципами экономической науки; 5) отсутствие механизма автоматического восстановления равновесия; 6) отсутствие возможности более или менее точно предсказать и тем самым создать основы для практического действия ¹. Конечно, Арон не столько категорически отрицает возможность создания ТМО, сколько сомневается в такой возможности, а частично даже в необходимости такого предприятия. Зато он возлагал надежды на создание социологии международных отношений, под которой понимал теорию среднего уровня, не претендующую на полноту знания и тесно связанную с историей.

В дальнейшем надежды на социологию как на "субститут теории, которая невозможна"², не только усилились, их стали разделять сторонники транснационализма и глобалистской парадигмы. Вместе с тем изменилось и ее понимание: теперь под ней понимается не дисциплина, промежуточная между искомой, но маловероятной общей теорией и историей, трактуемой как рассказ о событиях с присущими только им особенностями. Основные подходы социологии международных отношений все больше определяются рассмотрением современного мира как единого пространства, структурированного многообразными и все более взаимозависимыми сетями социальных взаимодействий, как процесс постепенного формирования глобального гражданского общества ³. Под влиянием постмодернизма определенное распространение получает негативный взгляд на сам термин "теория" и на его содержание. Критики указывают на редукционистский характер и консерватизм, даже догматизм как неотъемлемые черты, присущие всякой теории "по определению"⁴.

Тем не менее термин "ТМО", не имея всеобщего распространения, все же сохраняется, но в обновленном значении. Даже те, кто полагает, что имеется мало оснований для утверждений о существовании ее объекта как материальной, физической реальности, считают, что ТМО имеет свой предмет, понимается под ним совокупность проблем, суть которых, при всем многообразии взаимосвязанного мира, не сводится к внутриполитическим процессам, а имеет собственную логику. С этой точки зрения главная задача теории и состоит в том, чтобы выразить эту суть. Хотя нет такого нередуцируемого объекта, как международные отношения, и поэтому нет автономной дисциплины, основанной на радикальном противопоставлении "внутреннего" и "внешнего", все же может существовать некая метатеория, объединяющая все имеющиеся подходы и в то же время критически относящаяся к каждому из них, не имеющая в отличие от частных теорий эмпирического содержания, но зато способная найти объяснение той целостности, которую они не способны уловить. В этом контексте ТМО может быть "реабилитирована", но в новом качестве: как не более чем "спекулятивный инструмент", исследовательская программа, требующая права на произвол, как сочетание "непримиримых" постулатов конкурирующих парадигм, не претендующее на окончательную истину, на полноту знания объективной действительности, а лишь на организацию субъективно отобранных фактов и их проверку временем.

С учетом сказанного под ТМО следует понимать совокупность имеющегося знания, достигнутого и развиваемого в рамках соперничающих парадигм. Такое понимание предполагает не только критическое, но и внимательное, конструктивное отношение к достигнутым в каждой из них результатам, которые не следует рассматривать как несопоставимые и отрицающие друг друга. Что касается объекта ТМО, то, несмотря на трудности его выделения, он все же существует. В идентификации объекта ТМО определяющую роль играет государство. Не потому, что оно является особым актором, а потому что вместе с государством появляется понятие "границы" - воображаемой линии, отделяющей "нас" от "них". Граница зримо показывает пределы международных отношений, обусловленные отличиями, которые существуют между внутренними и внешними процессами и вытекают из включенности общества в более широкую социальную среду, регулируемую правилами, отличными от внутренних. Помимо границы есть и более широкие понятия: "рубежи", "форпост", "фронтир", "пределы". Территориальный признак властного пространства - не единственный и даже не главный признак политического, ибо политика не обязательно связана с государством. Однако между безгосударственным обществом и государством отношения иные, чем те, которые существуют внутри каждого из

них. Таким образом, объект ТМО - это граница между "мы" и "другие"¹.

Необходимость отличать понимаемую подобным образом ТМО от частных теорий международных отношений выразилась в использовании еще двух терминов, которые в литературе рассматриваются как тождественные по своему содержанию: "международные отношения"² и "наука международных отношений"³. Вместе с тем определяющей чертой международных отношений (о чем более подробно будет сказано ниже) продолжают оставаться отношения авторитета, конфликта и согласования интересов, ценностей и целей или, иначе говоря, Политические отношения, что обусловливает применимость к нашей дисциплине термина "международно-политическая наука". Еще раз подчеркнем, что приведенные термины следует понимать как синонимы.

Итак, при всех сложностях выделения объекта и определения предмета рассмотрения ТМО (которые, впрочем, присущи не только ей) ее все же можно рассматривать как относительно автономную дисциплину ⁴.

Резюмируя то, что высказано в этом отношении в специальной литературе, можно сказать, что чаще всего среди основных недостатков ТМО называют "этноцентричность"; раздробленность и межпарадигмальные споры, провоцирующие периодические кризисы в ТМО; неспособность к прогнозированию; неадекватность современным проблемам международных отношений; бесполезность для профессионалов-практиков, занятых в этой сфере. Большинство из этих недостатков относят к международно-политической науке в целом, тогда как в двух последних винят прежде всего традиционную ТМО.

За каждым из названных недостатков стоит целая группа важных проблем международно-политической науки. Так, "этноцентричность" ТМО - действительный факт, дающий определенные основания называть ее "американским яблочным пирогом", ибо она "в конечном счете

отражает не что иное, как англосаксонские, главным образом, американские представления ¹. Но проблема гораздо шире: речь идет о том, что ТМО слабо отражает многообразие и разнородность мира и поэтому представляет собой узкую и соответственно малооперациональную в аналитическом плане интерпретацию международных отношений. Из ее рассмотрения выпадает ряд существенно важных проблем, например, роль тендерных различий в восприятии окружающего мира, таких социальных групп, как инвалиды или бедные, слабо исследовано влияние проблем развивающихся стран на эволюцию международных отношений, культурных и этнических различий, социального и политического контекста в совокупности внешнеполитических представлений. В результате ТМО во многом продолжает выражать главным образом точку зрения "богатого западного белого мужчины"². "...Именно потому, что самые известные специалисты игнорировали эту разнородность в своих исследованиях, нам все еще не удалось сформировать науку международных отношений как действительно универсальную науку"³, - пишет известный канадский специалист Б. Корани.

Конечно, положение меняется, особенно с 1990-х гг., т.е. после окончания холодной войны. Указанные проблемы широко обсуждаются в научном сообществе, появляются новые направления, призванные если не преодолеть отмеченный недостаток в рамках существующей ТМО, то по крайней мере выдвинуть альтернативные подходы. Один из них представлен, например, феминистским направлением, отраженным в широком спектре исследований: места, роли и интересов женщин и структуры мужского доминирования в международных отношениях ⁴, проявления глобального неравенства между мужчиной и женщиной ⁵, вопросов безопасности с позиций феминизма ⁶. "Необходимо строить новое видение безопасности, а физическое и структурное развитие мы должны: исключить из системы. Чтобы это сделать, нужно осознать, что все формы насилия взаимосвязаны и их ослабление требует стирания "границ" между мужчиной и женщиной, богатыми и бедными, аутсайдерами и теми, кто "внутри", что предполагает более емкое и полное определение безопасности. Всеобщая безопасность для всех индивидов обусловливает

менее милитаризованную модель гражданства, которая подразумевает различные типы деятельности и возможность равного участия женщин и детей в строительстве институтов государственной власти, отвечающих за безопасность своих граждан"¹.

В определенной степени преодолению "этноцентризма" ТМО способствует интенсивное развитие исследований в области международной политэкономии, которая по-новому ставит и трактует проблемы бедности, проблемы слаборазвитых стран ². Представителями социологии международных отношений создано несколько интересных работ, в которых рассматриваются вопросы, связанные с тем влиянием, которое оказывают культурные различия, идентичность, этнические традиции и иные социальные факторы на восприятие и соответственно изменение международных отношений ³.

И все же ситуация во многом остается по-прежнему неудовлетворительной. Трактовка международных ситуаций с позиций "этноцентризма" (в представленном понимании) нередко не позволяет западным (а иногда и российским) исследователям осознать, что реалистский подход в практике или традиционно-геополитический подход в ТМО вне Запада (например, в России) имеют иные моральные и культурные основания, чем, скажем, в США. В то же время теории "гегемонистской стабильности", "международных режимов", "демократического мира" и, особенно, "гуманитарной интервенции" и др. с трудом воспринимаются, а нередко и вызывают протест вне Запада.

С другим недостатком ТМО - отсутствием целостного представления о предмете, объекте и проблемном поле своей дисциплины связаны, в частности, не прекращающиеся в международно-политической науке межпарадигмальные споры, которые периодически знаменуются кризисами в ее развитии. При этом компромисс часто представляется невозможным. На самом деле это не совсем так.

Но не только борьба различных, часто противоположных подходов, взглядов, парадигм, теорий и критическое отношение к ним, но и поиски компромисса в этих различиях, стремление к сохранению всех значимых достижений (независимо от "партийной" принадлежности их авторов), получивших многократное подтверждение в практике международных отношений, при одновременном отказе в признании за каким-либо одним или за несколькими направлениями права на окончательную

истину характерны для современной ТМО. К сожалению, нередко даже серьезные исследователи, описывая современные реалии и сравнивая их с традиционными теориями, полностью отвергают одни из них и столь же бескомпромиссно становятся на сторону других.

В наши дни большие всего критиков у политического реализма. Например, утверждается, что "политические реалисты при определении курса не нуждаются в морали; более того, полностью ее отрицают, освобождая государство от каких бы то ни было моральных обязательств"¹. И наоборот, идеализм, в частности идеализм И. Канта, провозглашается мерилом нравственности в международных отношениях ². Однако и в практике, и в теории не все так однозначно.

Большинство неореалистов действительно не интересует отношение морали к политике. Под напором критики со стороны постструктурализма (обвиняющего неореалистов в оправдании войны) некоторые из них, например С. Уолт, пытаются вернуться к вопросу о моральных основаниях реализма, однако эти попытки в целом непоследовательны и неорганичны для неореализма. А приверженцы классического, или традиционного, реализма (Э. Карр, Р. Нибур, Г. Моргентау, А. Уолферс, Д. Бертон, X. Булл, Дж. Шванценбергер и др.) не только не отрицали значимости моральных норм для международной политики, но и настаивали на их необходимости. Так, проблема морали является одной из центральных в теории политического реализма Г. Моргентау. Он не решил этой проблемы, как не решил ее и политический реализм в целом (впрочем, было бы наивно полагать, что она вообще может быть когда-либо окончательно решена), но вряд ли можно отрицать, что он внес серьезный вклад в ее понимание. С его точки зрения, трагическая дилемма политической мора"ли заключается в несовпадении, а иногда и в разрыве, даже в противоположности всеобщих нравственных принципов и ответственности государственного деятеля: "...действия государств подчинены универсальным моральным принципам... Однако одно дело - знать, что государства подчинены моральному закону, и совсем другое - претендовать на знание того, что именно является для государства морально обусловленным в конкретной ситуации. Человеческий разум инстинктивно тяготеет к идентификации отдельных, государственных интересов так же, как и интересов отдельных индивидов, со всеобщими моральными целями. Государственный деятель может, а иногда и должен уступить этой тенденции, ученый же обязан сопротивляться

ей постоянно"¹. При этом основная проблема, которая занимала Моргентау и которая и поныне представляется центральной для политической морали, - проблема ее критериев. Вслед за М. Вебером он приходит к выводу, что одним из таких критериев является ответственность политического лидера, принимающего решение, а основой ответственности, в свою очередь, является забота о последствиях таких решений и поступков. Моргентау подчеркивал, что если отдельный человек может сказать; "Fait justitia, pereat mundus (Пусть гибнет мир, но торжествует закон)", то ответственный государственный деятель не имеет такого права, ибо последствия подобных заявлений могут оказаться плачевными для вверенных его руководству людей. Последствия решений в международной политике не всегда очевидны, ибо сфера международных отношений остается во многом сферой случайного, условного, непредсказуемого. Поэтому главные требования, предъявляемые к политическому деятелю, - умеренность и осторожность, и то предполагает не только постоянное внимание к собственным интересам, но и учет интересов других ², Моргентау полагал, что дипломатия должна оценивать политическую ситуацию с позиции других стран, и подчеркивал, что "существуют также всеобщие интересы, которые не могут быть достигнуты какой-либо одной наукой без ущерба для другой нации"³.

Другой видный представитель политического реализма Р. Арон считал, что "морализм... если он не учитывает вероятных или возможных последствий принимаемых решений, превращается в свою противоположность - в аморальность. Реализм превратится в ирреализм, если считать малозначащими моральные суждения людей о поведении своих правителей и государств, если не признавать заинтересованности каждого актора в сохранении минимального юридического порядка в своих взаимоотношениях, или стремления человечества, способного ныне на саморазрушение, к уменьшению межгосударственного насилия"⁴. По-этому

политический деятель должен принимать во внимание многообразие восприятий мира, которые обусловливают поведение международных акторов.

Таким образом, реалисты не просто разделяют индивидуальную и государственную, обыденную и политическую мораль, а подчеркивают, что государства должны соблюдать определенные правила в отношениях друг с другом; они настаивают на необходимости компромиссов, стремления к пониманию различий в мотивациях внешних политик, согласования интересов. Отдавая приоритет политическим и конкретным критериям моральности перед индивидуальными и всеобщими, они, безусловно, дают повод для критики, ибо оставляют нерешенным ряд важных вопросов относительно поисков путей преодоления международного порядка, основанного на силовом взаимодействии государств, на верховенстве национальных интересов и целей, а также весьма популярные сегодня вопросы, касающиеся индивидуальных прав и свобод человека.

Напротив, эти вопросы И. Кант - один из наиболее ярких представителей классического идеализма - ставит в центр своего подхода к международным отношениям: "Право человека должно считаться священным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти"¹. Цитируя изречение "Fiat justitia, pereat mundus", он пишет: "Это положение означает только то, что политические максимы, какие бы ни были от этого физические последствия, должны исходить не из благополучия и счастья каждого государства, ожидаемых от их соблюдения, следовательно, не из цели, которую ставит перед собой каждое из этих государств (не из желания), как высшего (но эмпирического) принципа государственной мудрости, а из чистого понятия правового долга (из долженствования, принцип которого дан a priori чистым разумом)"².

Таким образом, либерализм гораздо более категоричен и бескомпромиссен в своих подходах к проблеме морали и не менее, чем реализм, дает основания для критики: если реалист готов пожертвовать индивидуальными правами во имя интересов государства, то идеалист призывает игнорировать и государственные интересы, и существующие правила межгосударственных отношений, и даже интересы отдельных лиц во имя высших императивов универсальной морали.

Согласно же марксистским представлениям о международной морали, основными критериями нравственности являются приверженность идеалам борьбы против классового угнетения и социального неравенства и политическая целесообразность.

С учетом рассмотренных выше особенностей ТМО выглядит как хаос межпарадигмальных ссор, бесплодное соперничество методологических подходов и концептуальных построений. Это создает впечатление, что международно-политическая наука может обосновать все и не способна доказать ничего.

В этой связи следует подчеркнуть, что нынешний кризис в международно-политической науке - не исключение и не аномалия в ее развитии. Подобные кризисы возникали на всем протяжении ее существования, причем "именно тогда, когда теории международных отношений должны были бы служить нам лучше всего, в сфере самой реальной политики они терпели особенно поразительные провалы, застающие нас врасплох"¹. Но если иметь в виду международно-политическую науку в целом, а не соперничающие в ее рамках отдельные теории и направления, то важно отметить, что такие кризисы и провалы сопровождались переосмыслением и реструктуризацией накопленных знаний, возникновением новых теорий и школ, а не отбрасыванием уже достигнутого. В "Трех больших спорах" - между реалистами и идеалистами, модернистами и традиционалистами, транснационалистами и "государственниками" - проявляется не только кризис, но и дух самокритичности, присущий науке международных отношений, ее прорыв в новые области, выход на новые уровни познания своего объекта. Кроме того, межпарадигмальные различия и споры отражают реальное состояние самого объекта ТМО. "Невозможно игнорировать разногласия между реалистами, либералами и марксистами, - пишет по этому поводу Э. Росс. - Научные и теоретические дебаты между представителями этих трех течений продолжают находить свое отражение в политических спорах. В Соединенных Штатах, где реализм и либерализм доминируют в политических дискуссиях о роли США в мире, четыре существовавших после окончания холодной войны варианта генеральной стратегии политики США сформировались под влиянием одного из вариантов реализма и либерализма. Стратегия Администрации Клинтона "Участие и расширение" читается как диалог между реалистами и либералами. Критика Роберта Доула в адрес предыдущей оборонной и внешней политики Клинтона, высказанная в ходе президентской предвыборной кампании 1996 г., основана на взглядах реализма. Министерство обороны США скорее склоняется к реализму, а Госдепартамент отдает предпочтение либерализму. Марксизм, не влияющий на ход формулирования

стратегии в Соединенных Штатах, проявляется в критике реалистических и либеральных вариантов стратегии"¹.

Как уже говорилось, одной из функций теории является прогнозирование эволюции своего объекта, его будущего. Естественно, международно-политическая наука всегда стремилась к выполнению данной функции. Уже Фукидид писал свой труд в надежде на то, что его сочтут достаточно полезным "все те, которые пожелают иметь достаточно ясное представление о минувшем, могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или Подобном виде"². Действительно, многое из того, что он считал закономерным во взаимодействии политических единиц, нашло свое подтверждение в истории.

По мнению некоторых ученых, ТМО слабо выполняет свою прогностическую функцию. В начале 1990-х гг. большой резонанс в научном сообществе вызвала статья известного американского историка Джона Гаддиса "Теория международных отношений и конец холодной войны", где он обвинил международно-политическую науку в том, что она не смогла предсказать ни окончания биполярного противоборства, ниставшей для нее неожиданностью горячей войны в Персидском заливе, ни еще более неожиданного распада Советского Союза, хотя "в этих событиях не было ничего неправдоподобного: холодная война когда-нибудь должна была закончиться, возможность войны на Ближнем Востоке существовала всегда, а Провалы коммунизма были очевидны в течение ряда лет..."³. Подробно проанализировав основные теории, исследовательские подходы и методологический арсенал международно-политической науки, он пришел к неутешительному выводу об их несоответствии прогностическому предназначению. Тем не менее он подчеркивает, что это не означает необходимости отказа от научно-теоретического исследования международных отношений. Их изучение предполагает обязательное применение теории, наблюдений, математических расчетов и других строгих методов. Вместе с тем осмысление международных отношений представляет собой не только строгую науку, но и искусство, а потому предполагает обязательное "включение" таких качеств исследователя, как интуиция и воображение, способность к восприятию парадоксов и нахождению аналогий, даже к использованию иронии ⁴. И действительно, международные отношения,

представляя собой сферу рисковой деятельности, область непредопределенных событий, сопротивляются сугубо рациональному познанию, не поддаются строгому эмпирическому изучению. Здесь, говоря словами Арона, "пределы теории не всегда устанавливает знание, иногда их накладывает сам объект"¹.

Между тем со времени, прошедшего после холодной войны, этот объект продолжает претерпевать стремительные изменения коренного характера. Основным знаменателем этих изменений все более зримо становится совокупность процессов, характеризуемая социальными науками как глобализация мирового развития. Поэтому совершенно естествен и закономерен вопрос, сохраняют ли в этих новых условиях свое значение исходные посылки, выводы и, что еще более важно, основная проблематика традиционной ТМО?

Несмотря на то что термин "глобализация" становится одним из самых распространенных во всех социальных науках, единого понимания относительно его содержания пока не сложилось. Не вдаваясь в продолжающиеся по этому поводу дискуссии, можно сказать, что обычно речь идет о совокупности экономических и финансовых, информационных и коммуникационных, социокультурных и психологических, а также политических процессов, которые не знают территориальных или юридических барьеров, легко преодолевают государственные границы и способны затронуть любую социальную общность в любом месте мира ². В таких условиях сфера международных отношений подвергается существенным трансформациям. И уровень, и содержание присущей международным отношениям анархичности сегодня не идет в сравнение с тем, который был свойствен им, скажем, еще в XIX в.: существуют ООН, другие международные институты, неправительственные организации, формирующие систему соглашений, общих правил, норм и ценностей, - международных режимов, ограничивающих возможность произвола и сползания к состоянию "войны против всех". Более того, революция в средствах транспорта,

связи и массовых коммуникаций позволила частным фирмам и предприятиям, транснациональным корпорациям и финансовым объединениям вести свою деятельность в любых уголках мира, объединяя его в единую экономическую систему. Глобальные процессы втягивают в себя и подчиняют своим потребностям как традиционных, так и новых акторов международной сцены. Все более зыбкой становится грань между внешней и внутренней политикой, зачастую она размывается едва ли не полностью.

В результате к традиционным трудностям "делимитации" международных отношений, на которые указывал Арон, добавляются новые. Меняется исследовательское поле ТМО. Возрастает значение таких проблем, как идентификация новых международных акторов и исследование присущих им сущностных черт; некомпетентность и неэффективность государства во взаимодействии с ними; рост антигосударственных тенденций в тех или иных странах и за их пределами; увеличение экономического разрыва и социальной разобщенности в мире и возможные последствия этого для дальнейшего развития человечества; влияние технологических изменений на социокультурный контекст и связанные с ним проблемы; дефицит ресурсов, имеющихся на нашей планете, в условиях ее перенаселения; становление общепланетарной цивилизации и конфликты на этнической и религиозной почве. В сфере безопасности особое внимание привлекают рост невоенных угроз, уменьшение значения традиционного оборонного компонента, увеличение количества немеждународных конфликтов как источник дестабилизации системы международных отношений. Наконец, одна из важнейших обобщающих проблем - проблема становления нового, поствеетфальского, мирового порядка и места в нем национального государства с его решающим признаком суверенитета.

В то же время соглашения, правила и ценности, о которых говорилось выше, отнюдь не представляют собой нечто окончательное: напротив, они служат предметом новых переговоров, а иногда и одностороннего нарушения. Выход на арену международной политики новых действующих лиц - транснациональных корпораций, частных фирм, неправительственных организаций, крупнейших информационных агентств, этнических меньшинств, террористических и мафиозных группировок - не способствует уменьшению анархии. Международные отношения по-прежнему остаются сферой повышенного риска и слабой предсказуемости. "Международное сообщество исключительно многообразно, сформировано из удивительно различных сообществ, а действительность, генерируемая этими множественными сообществами в их взаимодействиях друг с другом, исключительно непрозрачна для любого устойчивого и непреодолимого теоретического

стремления"¹. Новая проблематика ТМО не отменяет актуальности традиционных проблем власти, безопасности, национальных интересов, а тем более правовых и моральных норм. Все они продолжают сохранять свое значение, хотя и наполняются сегодня иным содержанием.

Например, рассмотрим проблему власти. В ТМО - составной части политических наук - проблема власти занимает центральное место. Об этом свидетельствует само определение объекта ТМО: несмотря на различия соперничающих в ее рамках парадигм, школ и направлений, в конечном итоге все они исходят из того, что особенности объекта ТМО связаны со спецификой проявления властных отношений между взаимодействующими на мировой арене субъектами. Полемика по данному вопросу касается степени, но не сути того, что называют "архаичностью" международных отношений. Так, сторонники политического реализма исходят из того, что такая архаичность обусловлена отсутствием в международных отношениях легитимной верховной власти, решения которой были бы безусловно обязательными для исполнения всеми взаимодействующими субъектами, а также вытекающим из этого факта главным принципом, которым они руководствуются в своей международной политике: "помоги себе сам". Такой взгляд фактически разделяют и неореалисты, хотя некоторые из них говорят, что современные международные отношения во многом достигли стадии "зрелой анархичности", характеризующейся возросшей ролью международного права, институтов и норм в их регулировании ².

Приверженцы либерально-идеалистических взглядов считают, что анархичность международных отношений постепенно смягчается, даже преодолевается на пути формирования единого международного сообщества, объединенного едиными ценностями и идеалами и регулируемого общепризнанными правилами поведения его субъектов. Однако это относится главным образом к таким традиционным субъектам международных отношений, как государства и межправительственные организации. На международной сцене появились новые нетрадиционные акторы - транснациональные корпорации, предприятия, банки и фирмы, частные организации и социальные группы, вне- и антигосударственные структуры (профессиональные ассоциации, миграционные потоки, Интернет-сообщества, мафиозные и террористические группировки). Кроме того, в международной политике возросла роль (иногда помимо

своей воли, неосознанно) конкретных индивидов ("народные массы"). Появление новых акторов в международной политике, как и конкуренция, которую они составляют государствам в качестве основных действующих лиц, способствует новому росту (и новому качеству) анархичности международных отношений, одним из существенных результатов которого становится уменьшение предсказуемости событий и поворотов в этой сфере ¹.

Неомарксизм также исходит из возможности совершенствования международных отношений. Впрочем, для сторонников данного течения в ТМО отсутствие верховной власти в международных взаимодействиях - лишь внешняя сторона властных взаимодействий на мировой арене. За ней видится существенная проблема фактического всевластия "центра" мировой системы или, другими словами, господство экономически развитых держав над ее "периферией" и "полупериферией", т.е. над слабо- и среднеразвитыми странами. Одновременно властные отношения раскалывают и само ядро мировой системы, поскольку здесь доминирует единственная сверхдержава - Соединенные Штаты Америки, навязывая всем остальным элементам "мирового центра" свои правила игры ².

В этой связи следует сказать, что второй аспект властных отношений, который также объединяет ТМО и политическую науку в целом, касается распределения властных полномочий между участниками международной политики. Власть понимается здесь как непрерывный процесс соперничества и согласования интересов, ценностей и идеалов, в ходе которого участники используют самые различные средства - от переговоров, торга и сотрудничества до различных видов давления (политического и экономического, опосредованного и прямого), угроз и применения военной силы. Исходя из этого, наличие власти обеспечивает возможность (способность) того или иного участника международных взаимодействий вносить выгодные для себя изменения в международную среду (или, напротив, сохранять в ней выгодное для себя состояние статус-кво). Естественно, что возможности, которыми обладают при этом участники международных отношений (их ресурсный потенциал) неравнозначны. С этой точки

зрения представляется важной сама эволюция в понимании власти в области международной политики.

Традиционные представления, артикулируемые главным образом сторонниками реалистской парадигмы (однако не без молчаливого согласия соперничающих течений), если не отождествляют власть и силу (прежде всего в ее военном измерении), то рассматривают эти критерии в одном ряду. Так, анализируя категории "власть", "сила", "влияние" и "мощь", Арон замечал, что все они зависят от ресурсов и связаны с насилием. В то же время власть включает такие элементы, как территория, монополия на легитимное физическое насилие и институты. В международных отношениях второй из них отсутствует, а третий достаточно слаб. Поэтому свойственные власти отношения командования, влияния и авторитета проявляются здесь как прямое принуждение или угроза насилия, а ее цели - не контроль над административными и институциональными механизмами, а безопасность, сила и слава (престиж) государства. Поэтому, по мнению Арона, понятие "власть" более подходит для "внутреннего употребления", т.е. для характеристики внутриобщественных отношений. В международных взаимодействиях это понятие трансформируется в понятие "мощь". Общее между ними не только в том, что и то, и другое включают в себя силу и предполагают насилие, но в том, что и власть, и мощь государства не поддаются точному измерению. В противном случае, замечает Арон, всякая война была бы излишней. Следует сказать, что такое понимание не привилось в ТМО, в том числе и в рамках реалистской парадигмы, где обычно понятия "власть" и "сила" рассматриваются как тождественные, а "мощь" - как один из элементов силы. В этой связи одним из главных законов международных отношений, регулирующих межгосударственные взаимодействия и стабилизирующих среду этого взаимодействия, считается баланс сил или (что в данном случае одно и то же) баланс власти ¹.

В последние годы весьма широкое распространение в ТМО получил подход, основанный на структурном понимании власти. Его самыми последовательными сторонниками стали представители такого направления ТМО, как международная политэкономия. Главный вопрос международной политэкономии - вопрос о соотношении государства и рынка - одна из основателей этого направления С. Стрендж рассматривает именно через структурное понимание власти. Она уподобляет власть четырехграннику, стороны которого представляют структуры производства, безопасности, знания и финансов. Каждая сторона

соприкасается с тремя другими, т.е. оказывается в состоянии тесной взаимосвязи с остальными структурами, что, в свою очередь, влияет на отношения между "властью" и "рынком". Развивая эту точку зрения в одной из своих последних работ ¹, Стрендж трактует международную систему как результат столкновений и борьбы, переговоров и компромиссов различных типов власти, которые стремятся навязать друг другу свои предпочтения. Сегодня в этой борьбе наблюдается превосходство безличных рыночных сил, поскольку, во-первых, технологическая революция привела к революции в экономической деятельности и в условиях безопасности, а во-вторых, удорожание стоимости капитала для предприятий обусловило рост их потребности в финансах, на которую, в свою очередь, реагируют рынки. В результате таких изменений власть над обществами и экономиками переходит от государств к транснациональным корпорациям, фирмам и банкам. Производственная деятельность во всех секторах экономики все чаще осуществляется помимо государства. Распределение богатств в мире зависит не столько от государственных политик, сколько от трансфертов со стороны транснационального капитала. Фирмы и предприятия "конфисковали" у государств функции социального управления, обеспечения занятости, оплаты и условий труда. Все это регулируется уже не государственными законами, а внутренними регламентациями самих фирм. Транснациональные корпорации играют все возрастающую роль и в фискальной сфере; они подрывают роль государств в политике безопасности, экономики, коммуникации и в целом его монополию на насилие.

Однако, по мнению Стрендж, все это не означает, что можно прогнозировать исчезновение государства или его переход под полный контроль транснациональных корпораций. История учит, что соотношение сил между институционально-политической и экономической властью - величина переменная: сегодня оно складывается не в пользу государства, однако это не значит, что такая ситуация сохранится и в будущем.

В рамках структурного понимания власти в сфере международных отношений выделяются три важных аспекта. Во-первых, часть власти, которую утрачивают государства, не передается какому-либо международному актору, заметному, а главное легитимному и ответственному. Вследствие этого в международной системе появились неуправляемые зоны, ареал которых постоянно расширяется. Во-вторых, главным уязвимым пунктом международной системы становится уменьшение возможностей

вмешательства государств в сферу международных финансовых отношений и отсутствие возможностей регулирования кредитной экспансии на международном уровне. Поскольку трансграничная деятельность финансовых институтов сопровождается криминализацией данной сферы, постольку восстановление государственной власти и авторитета приобретает принципиальное значение, становится основной проблемой, но ее решение сегодня не просматривается. В-третьих, в наши дни наблюдается рост асимметрии между государствами по их способности управлять своими обществами и экономиками. Только США располагают всеми видами структурной власти. И с этой точки зрения выводы об утрате гегемонии США в становлении нового мирового порядка, сущностью которого станет Pax Americana, кажутся безосновательными.

Сторонники социологического подхода (М.С. Смутc, Б. Бади, А. Вендт)¹ не поддерживают подобных позиций. Соглашаясь в принципе со структурным пониманием власти, они акцентируют внимание на ином аспекте международных отношений - на изменении содержания понятия "политическое действие", которое, по их мнению, следует понимать как агрегацию усилий многообразных субъектов с целью достижения совместной цели. Поэтому сторонников данного подхода интересуют не столько вопросы власти (даже в ее новой трактовке), сколько вопросы о том, как формулируются указанные агрегации, каковы их причины и результаты, кто от них выигрывает, какими ценностями они оперируют. Такой подход позволяет преодолеть известные методологические трудности, с которыми столкнулась ТМО и которые вытекают из традиционного разделения политики на внутреннюю и внешнюю, рассмотрения государства как унитарного актора, противопоставления государственных и частных участников международных отношений. Анализ политической действительности должен выходить за пределы изучения государственных политик, с тем чтобы понять цели и стремления всех международных акторов.

Важная тенденция, характеризующая указанный процесс, связана со становлением неформального института "глобального правления", острая необходимость в котором диктуется тотальной взаимозависимостью и обострением сущностных проблем человеческого бытия ². Достоинства такого "правления без правительства" состоят в том, что оно

формируется "снизу" и поэтому способно оставаться гибким, реагируя на меняющиеся условия и потребности субъектов. В нем находится место всем взаимодействующим акторам - сильным и слабым, сплоченным и разнородным, объединенным и одиноким, что способствует постепенному осознанию ими общего интереса. Оно не отрицает, а предполагает как усиление и реформирование существующих (например, ООН), так и создание новых формальных институтов и процедур, призванных содействовать развитию межгосударственного сотрудничества.

Вместе с тем по мнению сторонников такой позиции, формирующееся глобальное правление не лишено недостатков. Главный из них обусловлен неравными возможностями участвующих сторон. Права и обязанности взаимодействия определяют в основном доминирующие акторы. Более того, некоторые субъекты мирового сообщества оказываются фактически исключенными из процесса глобального правления и многостороннего сотрудничества, что может служить источником усиления различных видов аномии в глобальном обществе ¹. Подобный вывод, по существу, означает признание того, что проблема власти, в том числе и в ее традиционном, военно-силовом измерении, продолжает оставаться центральной проблемой международных отношений.

Вопрос о том, нужна ли теория в практике международных отношений, затрагивался в отечественной литературе; правда, тогда речь шла о полезности философии для политики ². По сути, он представляет собой один из многих аспектов общей проблемы - проблемы соотношения теории и практики, науки и ее объекта. На первый взгляд, ответ на него кажется вполне очевидным: незнание теории заставляет практику либо руководствоваться "здравым смыслом", который нередко оборачивается повторением хорошо известных и подробно описанных в научной литературе ошибок, либо заимствовать не всегда лучшие положения из доступного арсенала "вечных истин"; не изучая условия их формирования и не принимая во внимание тот контекст, за пределами которого они нуждаются в корректировке. Как пишет P.O. Кохэн: "Теория все еще неизбежна; на ней основаны эмпирический и практический анализ.

Практичные политические деятели могут думать, что на теоретические дискуссии о мировой политике надо обращать не больше внимания, чем на средневековые схоластические диспуты. Однако "практичный человек, верящий, что он совершенно свободен от какого-либо интеллектуального влияния", не только бессознательно находится в плену концепций, созданных "некоторыми научными писаками несколько лет назад", но эти "писаки" играют главную роль в формировании внешней политики. Несоответствующий образ и больное восприятие мировой политики может вести прямо к несоответствующей или даже безответственной внешней политике"¹.

Действительно, утверждения, согласно которым в международных отношениях "практика развивается вопреки теории"², свидетельствуют или об уходе от вопроса, какая теория имеется в виду, или же о поверхностном подходе к предмету рассуждения.

Окончание холодной войны и ставшее одним из ее результатов развитие процессов глобализации, которое получило дополнительные стимулы и ускорение, привели к изменениям в теоретических основаниях внешней политики Запада, а учитывая его вес и влияние в мировой политике, и к изменениям облика международных отношений в целом. На первый план выходит координируемая под эгидой США через посредство евроатлантических институтов доктрина мировой политики, опирающаяся на теоретические постулаты либерализма и неолиберализма. Одним из наиболее впечатляющих примеров этой связи теории и практики стала операция НАТО в Косово. Некоторые комментаторы ошибочно восприняли ее как продолжение политики, основанной на традиционных реалистских подходах (трактуемых к тому же достаточно упрощенно). С их точки зрения, доктрина неограниченного вмешательства во внутренние дела других государств, которой руководствовались администрация Клинтона и ведомые ею политики Запада, вступает в противоречие с моральными и правовыми установками И. Канта. Характерно название одной из статей на эту тему: "Билл Клинтон против Иммануила Канта"³. Ее автор считает Косовскую операцию НАТО иллюстрацией того, что "отход от Канта в вопросах морали и политики таит в себе громадную разрушительную силу для международного сообщества"⁴. При этом он

ошибочно полагает, что "мораль и право Кант ставит на одну грань, они равноценны", чему якобы в корне противоположен подход сторонников гуманитарной интервенции.

На самом же деле, по Канту, как уже сказано выше, право только тогда законно, когда оно совпадает с моралью. Мораль же трактуется Кантом как совокупность априорных принципов чистого долженствования. Эти моральные принципы и установки, находящиеся "внутри нас", представляют собой высшие императивы, соблюдение которых не должно останавливаться перед нарушением международного права, если его нормы вступают с ними в противоречие. С таких позиций, как это справедливо подчеркивает X. Булл, "верность в отношениях с еретиками не имеет иного смысла, кроме тактической выгоды; между избранными и проклятыми, освободителями и угнетенными не может возникать вопроса о взаимном признании прав на суверенитет или независимость"¹. Более того, априорные требования универсальной морали Канта имеют безусловный приоритет не только перед правилами сосуществования и общения между государствами, но и перед правилами общения и сосуществования между людьми и даже перед естественными правами человека, о приверженности идеалам которых не устают твердить сторонники либеральной доктрины, и, в частности, самым главным из них - правом на жизнь. "Мир никоим образом не погибнет от того, что злых людей станет меньше"², - писал Кант. Разве не та же логика оправдывала жертвы среди мирного населения в результате применения высокоточного оружия в Югославии? "Если мы не бросим вызов злостному диктатору, нам придется пролить неизмеримо больше крови и потратить неизмеримо больше средств, чтобы остановить его позднее", - утверждал Т. Блэр ³. Сторонники неолиберального подхода к международным отношениям усиливают максиму Канта: в принятой осенью 1999 г. новой доктрине НАТО гуманитарная интервенция за пределами зоны ответственности блока рассматривается как необходимое и эффективное средство установления нового мирового порядка.

В этом свете, если "отделение политики от морали гибельно для общества и международных отношений"⁴, то, во-первых, не менее гибельным

следует признать и стремление трактовать "универсальные нормы нравственности" как единственную основу для политического действия, а во-вторых, указанное "отделение" никоим образом не относится к Клинтону, политика которого оказывается не "против Иммануила Канта", а в полном соответствии с кантианскими трактовками соотношения политики и морали.

По мнению другого интерпретатора ¹, оправдывавшего натовские бомбардировки "охраной прав человека", события вокруг Косова показали, что в наши дни "формируется гуманитарная методология как основа законотворчества и применения законов. Идея прав человека становится основной идеей современных теорий права... новизна ситуации в том, что теперь охрану прав человека, где возможно, могут взять на себя международные организации. Это и произошло в Югославии. А в старой лексике, которая и сегодня в ходу, это называется " произвольным вмешательством во внутренние дела государства"². Автор опускает вопрос не только о последствиях подобного подхода для международных отношений, но и о правовой основе рассматриваемых действий. Он игнорирует тот факт, что единственной легитимной международной организацией, которая может взять на себя (или поручить другому субъекту международного права) защиту прав человека в суверенном государстве посредством миротворческих операций, в том числе и вопреки воле самого этого государства, является ООН, но отнюдь не НАТО. Впрочем, он прав в том, что "перед нами - элементарное следствие доктрины либерализма. Между тем складываются условия, при которых возможен перевод этой доктрины в практический план"³.

Таким образом, полемика сторонников внешне противоположных позиций ведется в рамках одного подхода - либерального. Более того, подвергая Канта суровой критике по частным (с точки зрения рассматриваемой проблемы) вопросам, В. Шкода, по существу, разделяет его (следовательно, и В. Дашичева, с которым ведет полемику) подход относительно главного пункта - приоритета морали по отношению к праву ⁴.

В то же время было ошибкой полностью отрицать и реалистские мотивы в действиях НАТО в Югославии, о которых говорит Дашичев и которые полностью исключает Шкода. Поэтому, когда Шкода столь категорично противопоставляет ценности единственно" правильной в его понимании либеральной доктрины и интересы государственного суверенитета, он идет значительно дальше, чем те, кто вводит идеалы этой доктрины в практику международных отношений. Так, утверждая, что Косовская операция НАТО - "это справедливая война, основанием для которой являются не территориальные претензии, а ценности"¹, Блэр отмечал и то, что она отвечала национальным интересам стран НАТО: "В конечном счете ценности и интересы не отрицают друг друга"². Вместе с тем вполне очевидно, что в либералистском подходе к мировой политике преобладает следующая доктрина: поскольку или пока "в салуне нет шерифа", т.е. в международных отношениях отсутствует непререкаемая верховная инстанция, эффективно регулирующая их по законам права, ее роль должны взять на себя наиболее достойные и сильные из участников и регулировать эти отношения по законам справедливости. Идейной основой справедливости выступает защита прав человека, предполагающая "гуманитарное вмешательство" в случаях их нарушения. Основная проблема такого подхода связана с тем, что критерии справедливости, как и методы ее достижения, определяют именно те, кто берет на себя указанную роль, остальные могут лишь стремиться соответствовать этим критериям и надеяться На то, чтобы эти методы не обернулись однажды против них. В условиях правового (юридического) нигилизма со стороны первых "право справедливости" легко превращается в "право силы", хорошо знакомое в отношениях между государствами еще со времен Фукидида. Если при этом учесть, что национальные интересы и в наши дни отнюдь не исчезли из состава причин, определяющих облик мировой политики, то вполне понятной становится как озабоченность тех, кто не разделяет идейные позиции либерализма (или разделяет их недостаточно последовательно), так и против тех, кто стремится войти в круг "избранных"³.

Г. Моргентау различал два вида отношения ТМО к практике международных отношений. Один из них основан на этнических и дедуктивных принципах и проявляется в стремлении сформулировать законы, которым должен подчиняться ход международной политики. Этот вид практицизма намерен устранить те препятствия на пути к глубокой рационализации, которые в международных отношениях носят объективный характер. Исповедующие его теории "не столько пытаются объяснить реальность такой, какова она в действительности, сколько стараются навязать сопротивляющейся реальности ту теоретическую схему, которая отвечает законченной рационализации"¹. Но международные отношения связаны с таким феноменом, как власть, поэтому, считает Моргентау, их участники имеют дело с тем, что "препятствует глубокой рационализации и причастно к появлению моральных дилемм, политического риска и свойственных политике интеллектуальных неожиданностей, не позволяющих создать морально и интеллектуально удовлетворительную схему"². Другой вид практицизма, целью которого также является увеличение надежности предвидения и избавление от непредсказуемости в политике, состоит в том, чтобы реализовать эту цель путем разумного использования объективных факторов международных отношений ³. Вместо того чтобы пытаться отменить существующую реальность, полагает Моргентау, участникам международных отношений следует исходить из нее при планировании и осуществлении своих действий.

Облик международных отношений, безусловно, меняется. И как показывает история, политики всегда пытались и будут пытаться сделать их не только не менее предсказуемыми, но и более управляемыми. С этой целью создаются универсальные и региональные международные институты, межправительственные и неправительственные организации, развивается международное право, совершенствуется право обычая - правила поведения международных акторов, основанные на общепринятых нормах поведения, трактуемых как нравственные, все большее значение придается проблеме соблюдения основных прав человека, его свобод. Немалая заслуга в такой трансформации принадлежит либерализму, как идейной и теоретической основе гуманизации международных отношений. Вместе с тем либерализм и сопутствующие ему теории, как и любая иная доктрина, - не истина в последней инстанции. Он так же, а возможно, и в большей степени (в силу присущего ему практицизма первого вида) подвержен основной опасности

дипломатов и стратегов, о которой говорил Арон, - моноидейности ¹. В свою очередь, Моргентау предупреждал против одностороннего подхода к практике международных отношений, подчеркивая, что "внешняя политика, добивающаяся триумфа одной-единственной идеологии, всегда приводила к особенно фанатичным и кровавым войнам, продолжающимся до тех пор, пока не были уничтожены приверженцы противостоящей идеологии"².

Сегодня одним из главных идеалов неолиберализма становится глобализация, которая нередко представляется его адептами так, будто она отменяет все правила игры на международной арене, а с ними и традиционную ТМО. Действительно, отмечает Ж. Росс, нации не могут "продолжать свои дипломатические танцы, как будто на дворе все еще XIX век"³. Важнейшие вопросы теперь решаются не в государственных канцеляриях, а в крупнейших многосторонних институтах межправительственного и неправительственного характера, таких как ВТО, МВФ, Г-7, Давос или МЕРКО-СУР. На смену былой дипломатии приходит коммерческое исступление, возведенное глобализацией в принцип общественной организации и несущее в себе риски и для внутренней сплоченности наций, и для формирования более гармоничного мирового порядка. В наши дни самым важным для дипломатии становится совершение сделок, поэтому большинство стран ожесточенно соперничают друг с другом за строительство глобального рынка. Но получат от этого выгоду страны, предприятия которых имеют все возможности, чтобы использовать рынок, построенный для них и иногда ими. Информационные технологии подразумевают и информацию, реальное содержание которой контролируют инновационные фирмы и группы. Это содержание определяет выбор потребителей и производителей информационных технологий и самой информации. Таким образом, имеют ли люди ту "свободу выбора", о которой говорят неолибералы? Крупнейшие корпорации: AOL-Time-Warner-CNN, News Corporation, Bertelsmann - уже в силу масштабов своих капиталов способствуют подавлению свободного рынка. Их продукция - фильмы, интернетовские сайты и, конечно, реклама - быстро устаревает на внутренних рынках и поэтому продается по низким ценам в другие страны. В основе этой продукции - идеи, образы и идеалы, происхождение которых связано с одной-единственной культурой, оказывающей в силу этого влияние на все другие культуры ⁴.

Иначе говоря, важнейшими чертами облика необычайно усложнившейся международной системы остаются неравенство, иерархия структурных элементов при все еще слабой роли правовых норм, которые либо используются в собственных интересах, либо попираются наиболее сильными. Это значит, что и в условиях глобализации сохраняют свое значение такие понятия традиционной ТМО, как национальные интересы и государственный суверенитет. Содержание и структура их изменяется, например, борьба интересов переводится в плоскость экономики, соперничества за рынки, за контроль над финансовыми потоками, т.е. в конечном итоге за то, чтобы не оказаться на обочине процессов глобализации в качестве ее объекта, использовать выгоды и минимизировать связанные с ней потери. Вместе с тем эта борьба не отменяет и традиционных средств военно-стратегического характера, которые ныне не просто продолжают занимать важное место в арсенале государств, но все более активно "приватизируются" и используются негосударственными акторами.

Поэтому в утверждении, что новейшая практика международных отношений требует отказа от традиционной ТМО, обнаружившей свою неоперациональность, неспособность понимания и предвидения, и что "постмеждународные" отношения можно осмыслить лишь на основе совершенно иных теоретических подходов и инструментальных методов, кроется двойная ошибка. Во-первых, к ТМО предъявляются явно "завышенные" требования, так как она не только никогда не носила, но никогда и не будет носить прикладного характера. Используя терминологию известного стратега и теоретика войны К. Клаузевица, можно сказать, что ТМО может быть лишь рассмотрением, ей не должны придаваться функции учения, т.е. руководства для действий ¹.

Применительно к ТМО такое "рассмотрение" означает признание, с одной стороны, права на осуществление в ее рамках различных концептуальных подходов и исследовательских методов, а с другой - неспособности ни одного из них, как и ТМО в целом, выступать в роли руководства к действию. "Если от того, что называют теорией международных отношений, - писал Арон, - ожидают эффект, подобный тому, который мостостроителям дает знание материалов, то этого нет и никогда не будет. То, что теория действия здесь и в других случаях способна дать - это понимание различных идеологий... с помощью которых люди и нации интерпретируют международные отношения, намечают себе цели или ставят задачи"².

Поэтому сосуществование и соперничество в рамках традиционной ТМО канонических парадигм - реалистской, либерально-идеалистической и марксистской - не только борьба теоретических представлений. "Это не просто академические причуды, которые может проигнорировать человек дела, а не слова. Эти три направления мысли прямо или косвенно влияют на понимание того, что важно, а что не важно в международных делах, дают информацию для анализа мировых механизмов, служат источником стратегических вариантов решения международных проблем и в конечном итоге определяют решения, принимаемые политиками"¹.

Обновление ТМО с учетом изменившихся реалий, в частности отказа от устаревших взглядов и традиций, безусловно, необходимо. Оно и происходит на наших глазах. Сегодня никому не приходит в голову считать военно-силовое противоборство государств главным, а тем более единственным фактором, формирующим облик международных отношений, равно как трудно найти и тех, кто согласится, что в современных условиях государства исчезают из состава действующих лиц мировой политики. Возникают новые подходы, концепции, направления и парадигмы. Поэтому определение ТМО как совокупности имеющегося знания в рамках соперничающих парадигм вряд ли допускает дальнейшую детализацию, так как разногласия между различными направлениями в ее рамках по-прежнему остаются слишком сильными и проступают еще рельефнее, если принимать во внимание различия между метатеориями (такими, как реализм, либерализм, марксизм, конструктивизм, постструктурализм), которые заняты обсуждением взглядов о мире и реалистичности известных теоретических предпосылок, и теориями (режимов, союзов, демократического мира и пр.), существующими и развивающимися только в рамках определенных теоретических традиций, но на базе своего массива эмпирических данных. Каждая из них отражает ту или иную сторону усложняющейся международной реальности. В своем соперничестве почти любая из них склонна претендовать на последнее слово в теории; иногда они отрицают достижения друг друга, а все вместе - достижения традиционной ТМО.

В эпоху холодной войны ТМО находилась под значительным влиянием позитивизма и реализма. При этом позитивизм стремится объяснять и предсказывать, но не понимать и критиковать ². В наши дни

реалисты продолжают спорить с неомарксистами и постструктуралистами об относительной важности теорий решения проблем и критических теорий. Иными словами, направления ТМО принципиально отличаются друг от друга не только предметом исследования, но и эпистемологическим подходом, на что не всегда обращают должное внимание.

Однако все это не должно заслонить главного: ни одно из направлений, ни одна из теорий или парадигм не может иметь самостоятельного значения, а тем более оснований претендовать на то, чтобы служить руководством к действию. Последнее, как показывает политическая история, несет в себе серьезную угрозу демократии. Выше уже говорилось об ошибочности мнения о том, что реалисты не имеют теории морали, и доказывалась уязвимость либеральной теории морали. Подчеркнем еще раз, что моральная теория реалистов проблематична, а Кант с его этическим максимализмом не единственный представитель либерализма, есть и другие представители либерально-идеалистической парадигмы, ориентированные в отличие от него на ценности не только индивидов, но и сообществ. Общая картина ТМО, в том числе и в ее отношении к практике международных взаимодействий, может быть получена только с учетом их совокупности, в рамках которой наряду с новыми продолжают сохранять свое значение традиционные парадигмы, теории и направления. "Несмотря на все ее недостатки, никто не может упрекнуть традиционную дисциплину международных отношений в сочинении фантазий. Когда политические или академические головы заносило в облака, ее специалисты всегда задавались вполне земными вопросами. Они напоминают тем, кто предлагает вполне логичные планы построения будущего, более разумного мира, о предостережении Руссо: "Быть разумным в мире сумасшедших - значит формировать безумие в себе самом". И они напоминают стремящимся к прогрессу через хороших людей о словах Нибура, который настороженно относился к тем, "кто хочет жить в истории безгрешным". Ученые вообще должны говорить власти правду"¹.

Начало XXI в. с предельной остротой свидетельствует: в международных отношениях происходят кардинальные изменения. Все более острый характер приобретают проблемы природных ресурсов и окружающей среды в целом; частные компании вторгаются в сферу традиционных национальных интересов крупных государств; серьезные трансформации претервают структура и роль государственного суверенитета; "внутренние" конфликты в экономически слаборазвитых странах

становятся потенциально опасными в региональном и даже глобальном масштабах; возрастает международно-конфликтный потенциал национализма, религиозного экстремизма и цивилизационного противопоставления; наконец, в условиях глобализации мирового развития становится все более очевидным, что безопасность ни одной страны, в том числе и самой мощной державы мира не гарантирована от угроз и агрессии со стороны международного терроризма. Трагическим подтверждением этого стал бесчеловечный акт международного терроризма в США 11 сентября 2001 г. "

В этих условиях необходимо обновление теории международных отношений и, в частности, отказ от устаревших взглядов и традиций. Такое обновление уже происходит: возникают новые подходы, концепции, направления и парадигмы. В то же время новые международные реалии возникают не на пустом месте, более того, они нередко сосуществуют с событиями и явлениями, аналоги которых известны науке еще со времен Фукидида. Потому общая теоретическая картина международных взаимодействий может быть получена только с учетом всей совокупности накопленных знаний, когда наряду с новыми продолжают сохранять свое значение и устоявшиеся подходы, теории и взгляды.

* * *

Разумеется, эта книга не претендует на то, чтобы показать всю панораму того, что здесь было названо традиционной теорией международных отношений. Более того, некоторые из представленных в ней авторов выходят за рамки такой теории (Р. Най, К. Уолц), их работы приведены главным образом для того, чтобы оттенить взгляды сторонников традиционных парадигм. Принимая во внимание небольшой объем комментариев, они, естественно, не могут претендовать на полноту. Тем более они не претендуют на какую-либо завершенность, представляя собой во многом субъективное восприятие автора. Придирчивые критики, безусловно, найдут в книге много других недостатков. Тем не менее, я уверен в том, что она сыграет полезную роль - прежде всего в подготовке студентов, магистрантов и аспирантов, изучающих теорию международных отношений. Книга может оказаться полезной также для преподавателей и небезынтересной для всех, кого волнуют реалии международной жизни.

В этой связи мне остается выразить слова глубокой и искренней благодарности тем, кто принимал непосредственное участие в подготовке данной работы, - это студенты, аспиранты и сотрудники кафедры международных отношений МГУ; тем, кто стимулировал ее создание

и продвижение, мягко, но настойчиво требуя результатов, - это кафедра мировых политических процессов МГИМО, в рамках которой было принято и решение о ее публикации; наконец, тем, кто при неизменно доброжелательном отношении способствовал апробации многих из вошедших в нее материалов, - это коллектив журнала "Социально-гуманитарные знания" во главе с его главным редактором, профессором А.В. Мироновым. Как всегда, моя особая благодарность самому близкому мне человеку - моей жене, которая не только обеспечивала благоприятные условия для работы, оказывала всяческую помощь содержательного характера, но и была первым читателем и первым критиком рукописи, замечания которого для меня всегда важны и необходимы.

П.А. Цыганков

¹ См., например: Мурадян А.А. Самая благородная наука. Об основных понятиях международно-политической теории. М., 1990; Поздняков Э.А. Философия политики. М., 1993; Загладин Н.В., Дахин В.Н., Загладина Х.Т., Мунтян М.А. Мировое политическое развитие: век XX. М., 1995; Новиков Г.Н. Теории международных отношений. Иркутск, 1996; Косолапов Н.А. Серия статей в рубрике "Кафедра" журнала Мировая экономика и международные отношения, 1997-2000 гг.; Цыганков П.А. Международные отношения. М., 1996; Современные международные отношения / Под ред. А.В. Торкунова. М., 1999; 2000.

² См., например: Современные буржуазные теории международных отношений / Под ред. В.И. Гантмана. М., 1976; Система, структура и процесс в развитии современных международных отношений. М., 1986; Антюхина-Московченко В.И., Злобин А.А., Хрусталев М.А. Основы теории международных отношений. М., 1988; Мурадян А.А. Буржуазные теории международной политики. М., 1988.

¹ Отрадным исключением стали такие издания, как пятитомная "Антология мировой политической мысли" (М.: Мысль, 1997) и двухтомная (в трех книгах) "Внешняя политика и безопасность современной России" (М.: Московский общественный научный фонд, 1999). Вместе с тем эти издания отвечают иным целям, отличным от целей предлагаемой книги.

² См., например: Burton N. J. W. World Society. Cambridge, 1972; Bull H. The Anarchical Society: A Study of Order in Eorld Politics. L: Macmiilan, 1977: Wight M. Systems of States. Leicester, 1977; Bull H. & Watson A. The Expansion of International Society. Oxford, 1984; Loard E. International Society. L, 1991; Browm C. International Relations Theory: New Normative Approaches. Hemel Hempstead: Harvester Whetsheaf, 1992.

³ Так, важным вкладом в развитие международно-политической науки стали работы С. Стрендж (S. Strange) и ее учеников по международной политической экономии, а также таких ученых, как Д. Грум (J. Groom), С. Смит (S. Smith), Ф. Халлидей (F. Halliday) и др., по общим проблемам теории международных отношений (см., в частности: Strange S. (ed.). Path to International Political Economiy. L., 1985; Groom A.J.R. Contemporary International Relations. A Gide to Theory. L., 1994; Bootn K. & Smith S. (ed.). International Relations Rheory Today. L., 1995).

¹ Единственным исключением стали приведенные в книге фрагменты из работы норвежского ученого Й. Галтунга, но она тоже издана в США.

¹ См. об этом: Braillard Ph. Theories des relations internationales. P., 1977. P. 13-15.

² Op. cit. P. 17.

³ Aron R. Qu'est-ce qu'une théorie des relations internationales? / / R. Aron. Etudes politiques. P., 1972, P. 360-361,

¹ Aron R. Op. cit. P. 364.

² Op. cit. Р. 365.

³ Op. cit. Р. 365-366.

⁴ Op. cit. Р. 365.

⁵ См., например: Les relations internationales: Les nouveaux débats théoriques / / Le Trimestre du Monde. 1994. № 3.

¹ См. например, фрагмент из работы Дж. Розенау в данной книге (см. С. 172-183).

² Aron R. Op. cit. P. 371.

³ Ibid.

¹ Основные из них касались трактовки власти в международных отношениях, содержания понятия, а также методологической и политической роли национального интереса в международной политике, наконец, важности внутренней политики и внутриобщественных отношений для понимания тенденций межгосударственных взаимодействий.

² См.: Най Дж.Ф.-мл. Взаимозависимость и изменяющаяся международная политика.

¹ См.: Waltz К. Realist Thought and Neorealism Theory / / Journal of International Affairs. Spring. 1990. Vol. 44, № 1. Следует отметить, что сам Уолц не разделяет скептицизма Арона, критикует его и считает его аргументы вполне преодолимыми. Впрочем, для самого Уолца ТМО - эта теория межгосударственного взаимодействия, определяемого структурой международной системы, иначе говоря, это теория неореализма.

² Roche J.J. Sociologie des relations internationals / / Le Trimestre du Monde. 1994. № 3.

³ См., например: Badie В., Smouts M.C. Le retournement du monde. Sociologie de la scéne internationale. P., 1992.

⁴ Подробнее об этом см.: Roche J.J. Sociologie des relations internationals / / Le Trimestre du Monde. 1994. № 3.

¹ См.: Constatin F. Les relations internationales: entre tradition et post-modernité / / Le Trimestre du Monde. 1994. № 3.

² См., например: Corany В. et coll. Analyse des relations internationales. Approches, concepts et donées. Montréale, 1987.

³ См., например: Тюлин И.Г. Исследования международных отношений в России: вчера, сегодня, завтра / / Космополис: Альманах, 1999.

⁴ Вопрос об относительности автономии ТМО, особенно в ее соотношении с политической наукой, здесь специально не рассматривается. Точка зрения автора по этому вопросу изложена в книге: Международные отношения. М.: Новая школа, 1996. Гл. II.

¹ Коrапу В. Op. cit. P. X.

² Смитс С. Самопредставления о дисциплине: происхождение теории международных отношений / / Теория международных отношений на рубеже столетий / Под ред. К. Буса и С. Смита; Пер. с англ. под ред. П.А. Цыганкова. М.: Гардарики, 2002.

³ Коrапу В. Op. cit. P. X.

⁴ См., например: Enloe С. Bananas, Beaches and Bases: Making Feministe Sence of International Politics. L., 1989.

⁵ Peterson V., Runian A.S. Global Gender Issues. Boulder; Colorado, 1993.

⁶ Tickner A. Gender in International Relations: Feministe Perspectives on Achieving Global Securiti. N.Y., 1992.

¹ Тикнер Э. Переосмысливая проблемы безопасности / / Теория международных отношений на рубеже столетий. С. 181.

² См., например: Strange S. Retreat of the State. The Diffusion of the Power in the World Economy. Cambridge, 1996.

³ См., например, работы Б. Бади, Д. Биго, М.С. Смуте, Д. Батистеллы и др.

¹ Политическая наука в России. М., 2000. С. 281.

² См.: Дашичев В. Билл Клинтон против Иммануила Канта / / Независимая газета. 1999. 7 дек.

¹ Цит. по: Цыганков. П.А. Ганc Моргенау: взгляд на внешнюю политику / Власть и демократия. Зарубежные ученые о политической науке. М., 1992. С. 164-165.

² Моргентау следует здесь не только Веберу, но и одному из самых древних представителей традиции политического реализма - древнегреческому историку Фукидиду: Последний, в частности, писал: "Когда вам представляется на выбор безопасность или война, не настаивайте на худшем. Преуспевает всего больше тот, кто не уступает равному себе, кто хорошо относится к более сильному, кто по отношению к слабому проявляет умеренность" (V, III, 4-5)."Похвалы достойны те люди, заявляют которые,по свойству человеческой природы, устремившись к власти над другими, оказываются более справедливыми, чем могли бы быть по имеющейся в их распоряжении силе. Мы полагаем, что всякий другой, очутившись на нашем месте, лучше всего доказал бы, насколько мы умеренны..." (I, 76, 3-4. Курсив мой. - П.Ц.).

³ См.: Morgenthau G. Politics Among Nations. 5^th Ed. N.Y., 1967. P. 543; Morgenthau G. A New Foreign Policy for the United States. N.Y.; Washington; L., 1967. P. 242.

⁴ Aron R. Op. cit. P. 379.

¹ Кант И. К вечному миру / / И. Кант. Соч. М., 1966. Т. 6. С. 301.

² Там же. С. 300.

¹ Эльстайн Д.Б. Международная политика и политическая теория / / Теория международных отношений на рубеже столетий. С. 268.

¹ Ross A.L. The Theory and Practice of International Relations: Contending Analitical Perspectives. Newport, RI: US Naval War College Press, 1977. P. 62.

² Фукидид. История. М., 1915. T. I, 22, 4.

³ Caddis J.L. International Relations Theory and the End of the Cold War / / International Security. Winter 1992 / 93. Vol. 17, № 3. P. 5.

⁴ Ibid. P. 58.

¹ Aron R. Op. cit. P. 369.

² Подробнее об этом см.: Rosenau J.N. Les processus de la mondialisation: retombées significatives, echanges impalpables et symbolique subtile / / Etudes internationales. Septembre 1993. Vol. XXIV, № 3; Моро Дефарж Ф. Основные понятия международной политики. М., 1995; Кузнецов В.И. Что такое глобализация? / / Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 2; Senarclens P. de. Mondialisation, souverainété et théories de relations internationales. P., 1998; Актуальные вопросы глобализации: Круглый стол "МЭ и МО" / / Мировая экономика и международные отношения. 1999. №4.

¹ Эльстайн Д.Б. Указ. соч.

² См.: Buzan В., Little R. Reconceptualizing Anarhy: Structural Realism Meets World History / / European Journal of International Relatons. December 1996. Vol. 2, № 4.

¹ См., например: Николсон М. Влияние индивида на международную систему. Размышления о структурах / / Жирар М. Индивиды в международной политике / Пер. с фр. М., 1996.

² См.: Amin S. Capitalisme, impérialisme, mondialisation / / Recherches internationales, Printemps 1997. № 48; Cox R. Dialectique de l'économie-monde en fin de siecle / / Revue Etudes internationales. Vol. XXI. № 4. Décembre 1990. Валлерштайн И. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества / / Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М., 1998.

¹ См.: Aron R. Paix et guerre entre les nations. P., 1962.

¹ См.: Strange S. Retreat of the State. The Diffusion of the Power in the World Economy. Cambridge, 1996.

¹ См., например: Badie В., Smouts М.С. Le retournement du monde. Sociologie de la scéne internationale. P., 1992; Международные отношения: социологические подходы. М., 1998.

² См. об этом: Smouts М.С.(dir.) . Les nouvelles relations internationales. Pratique et théories. P., 1998.

¹ См. Smouts M.C. (dir.). Op. cit.

² См.: Алексеева Т.А. Нужна ли философия политике? М., 2000.

¹ Keohane R.O., Nye R. Power and Interdepedence. Boston, 1989. Кохэн имеет в виду следующее высказывание Дж. Кейнса: "Практичные люди, которые считают себя свободными от влияния каких-либо теорий, обычно являются рабами идей какого-нибудь давно позабытого ученого писаки из далекого прошлого".

² Независимая газета. 1999. 19 февр.

³ См.: Дашичев В. Билл Клинтон против Иммануила Канта. Устарели ли "запретительные законы" / / Независимая газета. 1999. 7 дек. (Сетевая версия).

⁴ Там же.

¹ Булл X. Анархическое общество: исследование проблемы порядка в мировой политике / / Антология мировой политической мысли: В 5 т. II т. Зарубежная политическая мысль XX века. М., 1997. С. 804.

² Кант И. К вечному миру. С. 301.

³ Blair T. Doctrine of the International Community. Adress by British Prime Minister Tony Blair to the Economic Club, Chicago, Illinois. Chicago: 22 April 1999. P. 2. Как известно, предметом особой гордости участников операции и даже показателем ее эффективности стало отсутствие жертв со стороны НАТО. Поэтому неизбежность как средств, так и крови касается, конечно, противоположной стороны.

⁴ Дашичев В. Указ. соч.

¹ См.: Шкода В. Клинтон дело у Канта выиграл. Полемика с Вячеславом Дашичевым / / Независимая газета. 2000. 29 янв.

² Там же.

³ Там же.

⁴ Именно об этом говорят его рассуждения о существовании "неправовых законов": "Неправовой закон по смыслу совпадает с государством, не выполняющим свои обязанности перед обществом", - пишет В. Шкода (см. там же). При этом подразумевается, что нарушение такого закона не только допустимо, но и необходимо.

¹ См.: Blair T. Op. cit. P. 5; 6.

² Ibid.

³ В данной связи может быть выдвинуто предположение о том, что стремление ряда государств ЦВЕ (а также некоторых стран СНГ) вскоре вступить в НАТО вызвано не столько декларируемой ими угрозой со стороны России, сколько (наряду с иными причинами) неосознанным ощущением опасности со стороны самого НАТО (о бессознательном элементе национального интереса см.: Межуев Б.В. Моделирование понятия "национальный интерес". На примере дальневосточной политики России конца XIX - начала XX века / / Полис. 1999. № 1).

¹ Цыганков А.П. Ганс Моргентау: взгляд на внешнюю политику. С. 168.

² Там же. С. 168.

³ См. там же. С. 168-169

¹ См.: Aron R. Qu'est-ce qu'une théorie des relations internationales? P. 378.

² Morgenthau H. A New Foreign Policy for the United States. P. 244.

³ Ross G. Un seul objectif, faire des affaires. La nouvelle diplomatie / / htpp / / www. monde-diplomatique. Fr / 2000 / 08 / ROSS / 14128.php

⁴ См.: Ross G. Un seul objectif, faire des affaires. La nouvelle diplomatie.

¹ См.: Клаузевиц К. О войне / Пер. с нем. М., 1999. С. 134.

² Aron R. Op. cit. P. 378-379.

¹ Ross A.L. The Theory and Practice of International Relations: Contending Analytical Perspectives. P. 55.

² Важное различие между объяснением и пониманием как двумя принципиально различными функциями теории сформулировали Стив Смит и Мартин Холлис (см.: Explaining and Understanding in International Relations. Oxford Press, 1991).

¹ Бус К. Вызов незнанию: теория МО перед лицом будущего / / Международные отношения: социологические подходы. М., 1998. С. 320.