В творчестве получается совершенно особая оценка свободы воли: и творчество всегда есть нечто произвольное как в установлении целей, так и в отыскании средств. Правда, это произвольное существует во взаимодействии с необходимым (закон причинности для отыскания средств, незыблемые ценности для установления целей), однако так, что без него никакое творчество невозможно. Если бы человек и мир были всецело обусловлены причинно и телеологически - творчество было бы ненужным и невозможным. Творчество есть "искусство сочетания", игра возможностями и альтернативами; отсюда ценность кризиса и произвола в творчестве. И она существует рядом с противоположной ценностью чистого медиумизма, пифизма, чистой пассивности озарения.
Творчество есть сублимированный каприз ("удавшийся невроз") и сублимированный произвол. В сублимированных принципах нет
481
ничего произвольного, и все же "произвол" удивительным образом сохраняется и чувствуется, как играющая свобода и свободная игра во всякой творческой, т.е. "поэтической", сублимации. Гармонию можно "поверить алгеброй", но при помощи алгебры нельзя создать гармонию. Моцарт у Пушкина капризно-произволен и вместе меди-умичен (подслушал "райские песни"); Сальери - рационально-основателен, а потому и не "поэтичен" в своем творчестве.
Свобода произвола, свобода абсолютного выбора получает здесь совсем новое освещение: негативная свобода получает позитивное значение. И это оттого, что она вовсе не исчерпывается выбором между да и нет, между утверждением и отрицанием свыше данной иерархии ценностей, между добром и злом; существует свобода выбора между различными и противоположными да, между различными комбинациями ценностей, между различными решениями их конфликтов, между различными комбинациями средств, - одним словом, между различными творческими возможностями.
Современное христианство не может не взять под свою защиту автономию личности и свободу произвола во всей ее полноте. Христианское решение, конечно, возвышается над тезисом и антитезисом, но так, что тезис личной свободы не терпит никакого ущерба.
Если религиозные противники свободы попытаются выдвинуть слова "да будет воля Твоя" в защиту смиренного "послушания", как отказа от свободы, как отнятие свободы высшей Волею, то необходимо им указать, что свобода выбора и автономия личности здесь налицо и сохранена во всей неприкосновенности именно в этом "да будет". Ибо "да будет" есть самое ценное выражение свободной воли, которая может сказать и "да не будет". "Да будет" звучит из глубины автономной самости, как свободный ответ на призыв божественной Воли. "Да будет" - это я сам говорю, решаясь и избирая путь, и только такой ответ нужен Богу.
В словах "да будет воля Твоя" заключено сочетание двух воль, а не одной воли1; и это сочетание есть сублимация низшей человеческой воли посредством высшей, божественной.
С нашей точки зрения, антиномии свободы и трагизмы свободы решаются при помощи сублимации. Антиномию долженствования, как было указано, можно выразить так: Бог хочет - и не хочет, чтобы мы были Его рабами; мы должны - и не должны быть Его рабами. Решение антиномии таково: Бог хочет, чтобы мы исполняли Его волю (и в этом смысле хочет повиновения), однако же не как рабы, не как наемники, а как друзья и сыны (и в этом смысле не хочет простого повиновения). Бог хочет любви, а во всякой
482
любви есть свободное избрание, но во всякой любви есть сочетание двух воль и двух свобод. "Да будет воля Твоя" есть выражение любви к Отцу, к высшему и ценному, Тому, Кто стоит надо мною и потому может сублимировать мою волю. Если ничего и никого нет надо мною, тогда сублимация невозможна. Если надо мною абсолютная власть, императив, закон - тогда сублимация тоже невозможна, ибо свобода не покоряется диктатуре "категорического императива". Отношение Бого-Сыновства есть единственный адекватный символ сублимации: "свыше", от Отца, от иерархически высшего, исходит призыв. Сын отвечает на этот "призыв" свободной любовью. На приказ тирана он ответил бы отказом в повиновении.
483
1
Публикуется по изд.:
Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. Вечное в русской философии. IV. Метафизика свободы. М., 1994. С. 198-200.
1
За это положение боролся Максим Исповедник.
