В.В. Виноградов
Очерки по истории русского литературного языка
XVII-XIX веков¹
(1934)

§ 3. Освоение западноевропейской терминологии
(административной, общественно-политической, военно-морской,
производственно-технической и научно-деловой)

Язык Петровской эпохи характеризуется усилением значения официально-правительственного, канцелярского языка, расширением сферы его влияния. Процесс переустройства административной системы, реорганизация военно-морского дела, развитие торговли, фабрично-заводских предприятий - все эти исторические явления сопровождались насаждением новой терминологии, вторжением потока слов, направляющихся из западноевропейских языков. "Европеизация" русского языка носила ярко выраженный отпечаток правительственного режима. Так, меняются термины административные, которые шли по преимуществу из Германии (становившейся в то время во многом образцом полицейского государства). Оттуда взята табель о рангах. Оттуда двигаются такие слова, как ранг, ампт (ср. почтамт), патент, контракт, штраф, архив, формуляр, архивариус, нотариус, асессор, маклер, полицеймейстер, канцлер, президент, орден, социетет, факультет и т.п. В этой административной терминологии кроме чисто немецкой стихии сказывалось и сильное влияние латинского языка. Но путь, которым шли в Россию эти термины, иногда пролегал через Польшу. Так, по крайней мере, можно думать, судя по форме слов, их ударению, их словообразовательным суффиксам: "Существительное на -ия (в польском языке на ja), несомненно, польского происхождения: акциденция, апелляция, апробация, ассигнация, аудиенция, вакансия, губерния, демонстрация, инквизиция, инструкция, канцелярия, комиссия, конституция, конференция, конфирмация, нация, облигация, полиция, принципия, провинция, церемония и т.п. Того же польского происхождения глаголы на -оватъ

437

(в польском - owac): авторизовать, адресовать, аккредитовать, апробировать, конфисковать, претендовать, трактовать, штрафовать".

Эти правительственно-административные термины, конечно, быстро распространялись в широких массах. Некоторые из них, подвергаясь "народной" этимологизации, меняли свою форму и свои значения. Например, немецкое слово Profoss (так назывался в Петровскую эпоху военный полицейский служитель, исполнявший обязанности надзирателя и палача), изменилось в просторечии (через жаргон арестантов) в прохвост.

В тесной связи с административными терминами находится и довольно многочисленная группа заимствованных из Германии слов, относящихся к военному делу: юнкер, вахтер, ефрейтор, генералитет, лозунг, цейхгауз, гауптвахта, вахта, лагерь, штурм и т.п. Впрочем, в терминах военного дела заметно было и сильное французское влияние. Барьер, брешь, батальон, бастион, гарнизон, пароль, калибр¹, манеж, галоп, марш, мортира, лафет² - и т.п. вышли из Франции, где прежде всего было заведено постоянное войско. В терминах морского дела почти безраздельно господствовали заимствования из голландского³ и английского языков. Например, голландские заимствования: гавань, рейд, фарватер, киль, шкипер, руль, рея, шлюпка, койка, верфь, док, кабель, каюта, рейс, трап, катер и т. п. Английские слова: бот, шхуна, фут, бриг, мичман и нек.др.

Любопытно, что обозначение судов, построенных из металла, заимствовано из голландского языка, напротив, терминология деревянных судов - английская. <...>

Только небольшое количество морских терминов взято из немецкого, французского и итальянского языков. Например, из французского языка: флот, абордаж, алярм (тревога), десант. Из немецкого: бухта (но ср. голландское bocht), лавировать (ср. голландское laveeren) и т.п. Из итальянского: мол, авизо (небольшое военное судно), габара (плоскодонное морское судно) и др. Но и здесь скрещивались разные влияния, которые отражались на "смешанном", пестром облике иностранных слов. Например, писали гафен

438

(гавань), матроз - по немецкому выговору, но употребляли также формы гавен, матрос - по голландскому¹.

Кроме варваризмов, связанных с реорганизацией государственного управления, военного и морского дела, проникает в русский язык начала XVIII в. множество технических слов, относящихся к инженерному и горному делу, к "градостроительному художеству", т.е. к архитектуре, к области заводской и фабричной промышленности, сельского хозяйства, к разным видам "мастерства", ремесел. И здесь также влияние распределяется преимущественно между польским и немецким языком. Меньше заимствований из английского и французского. Некоторые архитектурные обозначения восходят к итальянскому языку. <...>

Научно-технические, официально-правительственные стили деловой речи, наводненные заимствованиями, в это время с периферии перемещаются ближе к центру системы литературного языка. Через официально публицистические стили иноязычные слова, относящиеся к разным областям государственной жизни, промышленности, науки и техники, проникают в общую структуру литературно-книжной и разговорной речи образованного общества. Петровская европеизация выражается в политехнизации языка. А этот процесс политехнизации письменно-книжной речи сопровождается широким распространением западноевропейских слов и понятий, отражающих разные стороны реформирующегося политического, социально-экономического, промышленно-технического и культурно-бытового уклада и разные сферы идеологии. <...>

На почве этой политической и технической реконструкции происходит реорганизация литературной речи. Колеблется старая система светско-делового языка. Идеологические и риторические формы, выработанные на основе церковно-публицистической письменности, должны были приспособиться к новому лексическому материалу, к новому предметному содержанию.

§ 6. Мода на иностранные слова

Западнические тенденции Петровской эпохи выражаются не только в заимствовании множества слов для обозначения новых предметов, процессов, понятий в сфере государственной жизни, быта и техники, но и сказываются в разрушении внешних форм церков-нокнижного и общественно-бытового языка такими варваризмами, в которых не было прямой нужды. Западноевропейские слова привлекали как мода. На них лежал особый стилистический отпечаток новшества. Они были средством отрыва от старых традиций церковнославянского языка и старозаветного бытового просторечия. Сама необычность фонетических особенностей в заимствованных

439

словах как бы намекала на возможность и необходимость новой структуры литературного языка, соответствующей облику реформирующегося государства. Мода на иностранные слова в бытовом и официальном языке Петровской эпохи, распространившаяся среди высшего общества, характеризуется комическим рассказом Татищева о генерал-майоре Луке Чирикове, который "человек был умный, но страстью люборечия побежден, и хотя он никакого языка чужестранного совершенно не знал, да многие иноязычные слова часто же не кстати и не в той силе, в которой они точно употребляются клал". Так, в 1711 г. генерал Чириков предписал указом одному капитану с отрядом драгун "стать ниже Каменца и выше Конец поля в авантажном месте". Капитан, не зная слова авантажный, принял его собственное имя. "Оный капитан, пришел на Днестр, спрашивал об оном городе, понеже в польском место значит город; но как ему сказать никто не мог, то он более шестидесяти миль по Днестру шед до пустого оного Конец поля и не нашед, паки к Каменцу, поморя более половины лошадей, поворотился и писал, что такого города не нашел". Другое происшествие, возникшее на почве увлечения генерала Чирикова иностранными словами, было не менее трагикомическим. Приказом он предписал собраться фуражирам, "над оными быть подполковнику и двум майорам по очереди. По собрании всех перво марширует подполковник с бедекен, за ним фуражиры, а марш заключают драгуны". Собравшиеся не догадались, что, "бедекен (т.е. bedecken) не прозвище подполковника, но прикрытие разумеется", и ожидали подполковника Сбедекена. Лишь через сутки выяснилось недоразумение¹.

Известно также, что некоторые из европеизировавшихся дворян того времени почти теряли способность правильного, нормального употребления русского языка, вырабатывая какой-то смешанный жаргон. Таков, например, язык князя Б.И. Куракина, автора "Гистории о царе Петре Алексеевиче": "В то время названной Франц Яковлевич Лефорт пришел в крайнюю милость и конфиденцию интриг амурных. Помянутый Лефорт был человек забавной и роскошной или, назвать, дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы". Ср. в дневнике того же Куракина: "В ту свою бытность был инаморат славную хорошеством одною читадинку (горожанку), назывался Signora Franceska Rota и так был inamorato, что не мог ни часу без нее быти, и расстался с великою плачью, и печалью аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти и, чаю, не выдет, и взял на меморию ее персону и обещал к ней опять возвратиться".

Петр I, осуждая злоупотребления иностранными словами, был принужден написать одному из своих послов (Рудаковскому) приказ: "В реляциях твоих употребляешь ты зело много польские и

440

другие иностранные слова и термины, за которыми самого дела выразуметь невозможно; того ради впредь тебе реляции свои к нам писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов".

Но вместе с тем употребление иностранных слов являлось внешним симптомом нового, "европейского" стиля речи. Бросается в глаза своеобразная особенность делового, публицистического языка Петровской эпохи, прием дублирования слов: рядом с иностранным словом стоит его старорусский синоним или новое лексическое определение, замкнутое в скобки, а иногда просто присоединение посредством пояснительного союза или (даже союза и). Просветительное значение этого приема выступает на фоне общей правительственной тенденции к вовлечению широких масс общества в новую политическую систему. Характерно заявление Татищева о том, что законы должны быть писаны "так вразумительно, как воля законо-давца есть, и для того никакое иноязычное слово ниже риторическое сложение в законах употребляться не может"¹.

Однако и в законах, и в публицистических трактатах, и в технических переводах начала XVIII в. вплоть до 40-х годов замечается эта двойственность словоупотребления, этот параллелизм русских и иноязычных слов². Например: "адмиралу, который авант-гарду (или передней строй) кораблей управляет, надлежит"³, "некоторые акциденции (или доходы) получать"⁴; "апелляцию или перенос до коммерц-коллегии чинить"⁵; "економу (домоуправителю)""⁶; "аркибузирован (расстрелен) -"⁷; протектора (защитителя)"⁸; "определить или ассигновать... указы, или ассигнации"⁹; "банизированы или прокляты"¹⁰; "бараки (или шалаши)"¹¹; "два коротких палника (или брандеры)"¹²; "бухгалтер (или книгодержатель)"¹³; "визитацию (или осмотрение) учинить"¹⁴; "дирекцию (или управление)"¹⁵; "в такой дистанции (расстоянии)"¹⁶; "инструкции (или приказание)"¹⁷; "инспектора (или наблюдателя)"¹⁸; "камер-юнкер (или комнатный

441

дворянин)"¹; "от числа коллегов (или заседателей)"²; "ему подобает быть храбру и доброго кондуита (сирень всякия годности), которого бы квалитеты (или качества) с добродеянием были связаны"³; "конституция или устав (Правда воли монаршей)"; в "Уставе воинском": пиониры (или работники), лагер (или стан), по инструкциям (порядкам), секунданта (или посредственника), о процессе (или тяжбе) и мн. др.; в "Рассуждении" Шафирова⁴ (1722): ни в каких европейских делах... никакой рефлексии и рассуждения не имели (5); с такою аппликациею (рачением) (8); по образу и прикладу других политизованных (или правильно расположенных) государств (16); все письма большая часть на немецком штилизованы (сочинены) (33); трибутарии (данники) (4); акт (записки) (4); о последующих революциях (отменах) (11); мужа великого коварства, и далных замыслов, и безмерной амбиции (честолюбия) (15); мир с обоих сторон от государей подтвержден ратификациями (подтвержденными грамотами) (16); министра (боярина) (17); верных патриотов (сынов отечествия) (18); армистициум (или перемирье) (45, 46); последовал своим аффектам (страстям) (54) и т.п.

Любопытны поправки и дополнения, сделанные Петром I в рукописи книги "Рймплерова манира о строении крепостей": аксиомат (правил совершенных); ложирунг (или жилище, т.е. еже неприятель захватит места где у военных крепостей) и т.п. В "Истории о ординах" (1710) характерны помещенные в скобках и не находящие соответствия в оригинале пояснения вроде: "о армориях (или гербах) и о девизах (или писаниях изображенных) кавалерских". Ср. в оригинале: "Des armories et des devises des chevaliers"⁵. В сочинении Дмитрия Кантемира "Книга систима, или состояние мухамеданския религии", написанном на латинском языке, переводчик пояснял иностранные слова: политика - народоустроение, феория - умствование, идея - образ, физик - естествословец, машкара - харя и т.п.⁶ Так, "реснота и чистота славянская засыпася чужестранных языков в пепел"⁷.

Воспитание любви к двоему народу, к его истории и культуре - одна из сложнейших задач, которую пытается решить в своих работах Д.С. Лихачев.

Облечь свои мысли можно в разные "одежды", и только от самого ученого зависит, что он выберет из богатейших лексических

442

запасов родного языка. Особый талант Д.С. Лихачева состоит в том, что под его пером раскрываются все магические красоты русского языка. Точность, ясность, чистота и простота языка и стиля его произведений, категорическое неприятие квазинаучной терминологической эквилибристики, отрицательное отношение к засорению языка излишними заимствованиями и прочими словесными диковинами удивительно гармонично сочетается в его работах с художественной: живописностью и элементами разговорной речи. Ученый как бы ведет со сво.им читателем доверительную беседу, в ходе которой легко, изящно и в то же время просто ставит и решает сложнейшие научные проблемы.

Необычайно интересны стилистические и риторические приемы, которые использует Д.С. Лихачев для более точного и полного раскрытия своей мысли. Например, в "Поэтике древнерусской литературы", когда речь идет о жанровых ассоциациях, ученый сравнивает литературные жанры с лесом: "Лес - это органическое соединение деревьев с определенного вида кустарником, травами, мхами и лишайниками. Разные виды растительности входят в сочетания, которые не могут произвольно меняться. Так же точно и в литературе, и в фольклоре жанры служат удовлетворению целого комплекса общественных потребностей и существуют в связи с этим в строгой зависимости друг от друга" (с. 318),

В последние годы Д.С. Лихачев все большее внимание уделяет популяризации знаний. Работая в этом направлении, он нередко использует те жанры, которые в современной литературе встречаются крайне редко. Это, .например, относится к таким книгам, как "Письма о добром и прекрасном" (1985 г.) и "Книга беспокойств" (1991 г.), которые связаны единой мыслью, пронизывающей все работы исследователя. Это мысль о том, что духовная жизнь человека не может существовать без опоры на историческую память.

443